Времени почти не осталось. С первого дня зимы в нашем киномире наступают долгие полярные холода: закрывается Музей кино.

Есть страны, традиционно считающиеся "кинематографическими". Этот почетный имидж поддерживается даже в тех случаях, когда слава национального кино осталась в прошлом, а самые знаменитые мастера отошли в мир иной. Во Франции существует масса кинофестивалей, главный из которых - Каннский - остается на протяжении десятилетий самым влиятельным в мире. В Италии есть Венецианская биеннале (может, не лучший, зато старейший фестиваль), в Германии - Берлинале. Бывает, что на этих смотрах, формирование и поддержание каковых всегда считается одним из главных приоритетов государства в культурной сфере, национальный кинопродукт не получает должного международного резонанса. Тогда знающие патриоты утешаются обращением к истории. К музейным фондам.

В каждой из этих стран есть свои музеи кино. Парижская Синематека еще с 1968 года считается одним из важнейших культурных объектов мира. В Турине есть богатейший музей кино, рядом с которым ежегодно проводится фестиваль дебютов, знаменитый на всю Европу. Превосходный Берлинский музей кино - один из самых активных участников фестивалей. Да что там, даже Голливуд, которому формальные доказательства своего могущества - как в прошлом, так и в настоящем - совершенно ни к чему, ежедневно принимает толпы туристов. "Фабрика грез" давным-давно функционирует на правах музея и этим гордится.

Россия - единственная страна, которая считает себя кинематографической державой и которая на днях останется без своего киномузея. И удивительно, что это событие до сих пор не вызвало ни возмущения широких масс, ни беспокойства малочисленной, но влиятельной культурной элиты.

Наш Музей кино по ряду причин никогда не пытался состязаться с западными коллегами - и все равно принимался ими с уважением, как равный среди равных. Дело не только в бесспорном международном авторитете директора музея, тончайшего исследователя и уникального знатока кино Наума Клеймана, но и в понимании огромной важности существования подобной городской синематеки, где каждый желающий за скромнейшие деньги может увидеть главные фильмы мирового кино. Лично я смотрел в Музее кино опыты братьев Складановски и "Прибытие поезда" других братьев. Заметим, что в последние годы речь шла не только о старинном "музейном" продукте, но и о современных фильмах. Кино - редкая область, в которой у нас есть возможность (пока теоретическая) быть наравне с планетой всей: просто потому, что быть в курсе того, что творится в мировом кино, куда проще, чем следить за новейшими тенденциями, скажем, театра или изобразительного искусства.

Кино позволяет произвести перелом в сознании. Регулярно посещая на протяжении трех лет сеансы Музея кино, можно было научиться не меньшему (скорее большему), чем во ВГИКе. Музей помог многим открыть для себя "двери восприятия" - пусть среди этих многих было больше критиков и зрителей, чем сценаристов и режиссеров. Наши чукчи-авторы - все же больше писатели, чем читатели. Немногие из них поймут, зачем Квентин Тарантино на протяжении двух дней, проведенных им в России, рвался посетить именно Музей кино.

Хотя, конечно, и из "правила чукчи" есть исключения: венецианский лауреат Андрей Звягинцев, по праву претендующий сегодня на звание лидера молодого российского арт-кино, учился именно в Музее кино. И неслучайно другие яркие отечественные дебютанты, Илья Хржановский и Алексей Герман-младший, уже не раз ставили подписи под разнообразными письмами в защиту музея. К сожалению, в нашей стране "фестивальное право" не имеет веса, даже психологического: в теперешнем диковатом состоянии кинопроизводства и проката наибольшее внимание публики привлекают высказывания (а также наряды и прически) сериальных телезвезд, а никак не молодых режиссеров.

У Музея кино почти не было выставочных площадей. Если бы они были и их обустройством занялся бы Клейман, то даже при нехватке средств в Москве возникло бы не менее креативное и необычное выставочное пространство, чем в Берлине или Турине. Однако то, что Клейман сделал всего на полутора этажах, снабженных туалетом и буфетом будто из ностальгических 1980-х, а заодно отменным книжным киоском, - не было музеем материальных ценностей. Не хочется впадать в пафос, но это было чем-то вроде музея духа. Впрочем, тем, кто хоть раз побывал в Зале Эйзенштейна на предновогодних сеансах "Слова" Дрейера или "Фанни и Александра" Бергмана, этот пафос не покажется ложным.

В этой беспорядочной статье очень мало фактов, а также того, без чего давно не обходится ни одна публикация о Музее кино: конкретных обвинений. Виноваты, в общем, все. И теперешние хозяева Киноцентра, в котором появились рестораны, клубы, стриптиз, рулетка, несколько весьма недурно оснащенных кинозалов, - но не нашлось места для музея. И Никита Михалков со товарищи, которые так долго судились с совладельцами Киноцентра, что судебные дрязги (или поиски справедливости, невелика разница) совершенно заслонили для них аксиому: Музей кино терять и сдавать нельзя, его надо сохранить любой ценой. Виноваты спонсоры, которые так и не нашлись, - а могли бы, наверное, одним щелчком пальцев уладить проблемы с арендной платой: и не пришлось бы уже выяснять, надо ли ее платить и в полном ли объеме. Все это, право, второстепенно.

Первостепенно другое: без Музея кино у нас никогда не будет нормального кино. Ни коммерческого, ни авторского. Должно, обязано быть место, не подчиненное коммерческим нуждам и обслуживающее интересы искусства. Тем более искусства, которое нас довольно долго приучали считать главнейшим.

Закрытие Музея кино должно быть катастрофой временного характера и проблемой государственного масштаба - как закрытие на реконструкцию Мариинки или Большого, Третьяковки или Эрмитажа: да мало ли их, краеугольных камней? Пока они функционируют и публика ходит, можно ворчать и ругаться сколько угодно. Когда исчезают - необходимо бить тревогу.