Ныне стали весьма актуальны, так сказать, прощупывания друг друга властями и творческой интеллигенцией. Рокеров приглашают в администрацию президента, а писателей – так и прямо к нему самому. Видимо, власть снова решила не перекладывать на чьи-то плечи ответственность за любую мелочь в стране. Уже губернаторы и прочая некрупная власть рапортуют о всех своих недоработках, вернее, доработках в соответствии с президентскими рекомендациями.

Ну, типа, Буш звонит в Калифорнию: "Арнольд, как дела?" – "Да вот, господин президент, в соответствии с Вашими предложениями расширили посевные площади и снизили ипотечные проценты".

Вспоминается, как в пору неимоверной мировой популярности Евтушенко, кажется, Апдайка спросили, чем он отличается от знаменитого советского поэта. Тот ответствовал: "Евтушенко очень интересно знать, что думает о нем Брежнев, а у нас президенту очень интересно знать, что я о нем думаю".

И вот опять творческой интеллигенции интересно знать, что о ней думает власть. Так сказать, интеллигенции. И это "так сказать" вовсе не есть отзвук пренебрежительного отношения к ней со стороны всевозможных как победителей, так и проигравших в социальном соревновании современной России. Нет, это просто констатация факта наличия ее отсутствия.

Небольшое отступление. Специфический феномен российский интеллигенции был результатом специфической же ситуации. В пределах урбанизирующегося и разлагающегося сословного общества, при отсутствии государственных институций, служащих посредниками между обществом и властью, единственным медиатором, транслятором претензий власти к народу и народа к власти стала эта, как ее называли, социальная прослойка. Подобно всякому посреднику, она со временем обрела амбиции быть народом перед властью и властью перед народом. И, заметим, зачастую в той безинституциональной ситуации таковой и воспринималась обоими полюсами социального противостояния. Во всяком случае, статус поэзии и поэта немало этим и может быть объяснен. А как же? Главное достоинство интеллигенции – вербальная одаренность. Соответственно, самые главные – писатели. А маги языка, поэты, и вообще небожители.

При нынешних же различных более или менее независимых социальных институтах и разросшейся сфере поп-развлечений понятно весьма и весьма умеренное прямое влияние тех же поэтов на общественную жизнь. Однако внимание высоких властей возрождает надежды на былое величие. Возрождает ли? Ну, из всего вышесказанного вполне ясны общественные параметры возможности подобного возрождения.

Однако проблема взаимоотношения власти и художника у нас традиционна и до конца неизживаема. Крайний вариант сей драматургии – "Поэт и Тиран". И в этом отношении весьма симптоматична интерпретация подобного противостояния известным литератором Быковым в его повествовании о Пастернаке. Известно, что Пастернак, пожалуй, единственный из неофициальных авторов несколько раз имел прямой телефонный и эпистолярный контакт с вождем. Различные исследователи по-разному интерпретируют отношение поэта к Сталину. Быков определяет это как ощущение соразмерности, равномасштабности (при всем понятном неприятии жестокостей режима). Особенно это явно при сравнении отношения Пастернака к новым послесталинским правителям, пошлым и мелким. Явное предпочтение отдается Сталину.

Повторимся, что это все в интерпретации Быкова. Мелкость и пошлость новых правителей нисколько не окупалась миллионами выпущенных на свободу каторжников. Можно предположить, конечно, что превалирование эстетической оценки общественных событий вполне является результатом принятого статуса и властных амбиций поэтов прошлого времени. "Эстетические разногласия" с властью, выходит, важнее этических. При всей как бы тонкости интерпретации документов той эпохи, вполне ясны симпатии и акценты толкования (временами достаточно казустического) самого Быкова.

Проецирование описанной ситуации на наше время имеет вполне определенную окраску. И ясны нынешние персонажи, на кого раскладывается эта драматургия полувековой давности. То есть, скажем откровенно и со старческой прямотой, хорошо бы иметь сильную руку (понятно, понятно, не столь суровую) и уважающего ее и ею вполне уважаемого Артиста. Ну, если по нынешним временам на этом месте Поэт малопредставим, то хоть какой литератор. А? Невозможно? Отчего же. (Интересна в этом смысле реклама предстоящих в России концертов Андреа Бочелли: его искусством восторгались короли и президенты. Замечательная оценка Артиста – восхищенный Буш.)

В заключение хочется заметить, что, вполне вероятно, все вышесказанное, хоть и не обязательно в такой явной откровенности, предстояло мысленному взору самого литератора. Но тем и знаменательнее - сильное поле идеологической гравитации явственно искривляет даже неблизкие пространства артистического существования.