"Культ агрессивного потребления", "ядовитая аура гламура и роскоши", "извращенные гиперпотребности так называемой элиты"... Эти диатрибы могли бы принадлежать Катону Старшему, грозному обличителю упадка нравов римской знати. Но они принадлежат нашему современнику, спикеру Совета Федерации и лидеру партии "Справедливая Россия" Сергею Миронову. Он ополчился на российских богачей, сравнивает их вызывающее бонвиванство с пирами Лукулла и намерен - уже во второй раз - добиваться введения налога на роскошь.

Предложение спикера встретило иронические комментарии ряда законодателей нижней палаты от правящей партии. Заместитель главы фракции ЕР Владимир Пехтин назвал их "сомнительной панацеей (так! - В.А.) от кризиса" и "популистской пиар-акцией". По мнению Пехтина, она приведет лишь к оттоку собственности за рубеж: "Если сейчас все лимузины, яхты и так далее зарегистрированы в нашей стране, и за них исправно платятся налоги, то такая мера может стимулировать вывод собственности за границу. Результат - отток капитала за рубеж и низкая экономическая эффективность введенного налога". Екатерина Лахова не объясняет, почему она против инициативы Миронова, но тоже называет его высказывания "популистскими обвинениями". "Обычный пиар-ход, цель которого показать, что будто бы "Справедливая Россия" болеет и заботится о народе", - таков вердикт еще одного единоросса, Гаджимета Сафаралиева. "Подобный законопроект может повлечь за собой неадекватные действия со стороны населения, которое станет определять, что является роскошью, а что нет", - полагает г-н Сафаралиев.

Не надо наводить тень на плетень. Миронов предлагает налог на роскошь не в качестве антикризисной меры, а в качестве шага, способного снять социальную напряженность. Яхты олигархов приписаны к иностранным портам и в российских водах почти не появляются. А что подразумевается под "неадекватными действиями населения"? Неужели движение новых пуритан, уничтожающих предметы роскоши?

Обратимся к истории, покуда нам еще это не запретили. Пытаясь доказать неэффективность ограничений чрезмерного потребления, ссылаются прежде всего на римские законы против роскоши - мол, если бы они работали, не приходилось бы издавать все новые. Действительно, законы, известные под общим термином leges sumptuariae, издавались и в "золотой век" республики, и при Цезаре, и при Августе. Но это не значит, что они не исполнялись. Они были различны по содержанию и преследовали разные идеологические, политические и экономические цели.

Роскошь пришла в Рим вместе с победителями восточных военных походов II века до н.э. Вот что пишет по этому поводу Тит Ливий:

"Именно это азиатское воинство познакомило Город с чужеземной роскошью. Тогда впервые были привезены в Рим отделанные бронзой пиршественные ложа, дорогие накидки и покрывала, ковры и салфетки, столовое серебро чеканной работы, столики из драгоценных пород дерева, великолепные по тем временам. Именно тогда повелось приглашать на обеды арфисток и кифаристок, устраивать для пирующих и другие увеселения, да и сами обеды стали готовить с большими затратами и стараниями. Именно тогда стали платить большие деньги за поваров, которые до этого считались самыми бесполезными и дешевыми рабами, и поварский труд из обычной услуги возвели в настоящее искусство. Но это было только начало, лишь зародыш будущей порчи нравов".

Это была настоящая культурная революция. Из патриархального провинциального государства, где чтились аскетизм и бережливость и не было ни одной публичной библиотеки или театра, Рим стремительно превращался в ведущую имперскую державу Средиземноморья; его горизонты раздвинулись. Появление привычки к роскоши была частью общей переоценки ценностей.

Первые законы против роскоши пытались обратить этот процесс вспять. Они ограничивали расходы на пиры и обеды, число гостей, а также возбраняли чрезмерное потребление импортных товаров - например, греческого вина и галльского копченого мяса. Если в первом случае закон был направлен на поощрения воздержания как нравственной добродетели, то во втором это была мера в поддержку отечественного производителя. Закон обходили - например, закупая провизию по дешевке у собственных клиентов, - но за его соблюдением зорко следили цензоры, налагавшие на нарушителей санкции, понижавшие их гражданский статус, а в самом крайнем случае исключавшие злостного нарушителя из списков граждан. Эксцессы чревоугодия потому и попали в анналы, что были исключением из правила. Кулинарные изыски, столь противоречившие римским традициям воздержания, были предметом насмешек и речах ораторов и сатирах поэтов.

У Сергея Миронова много единомышленников среди выдающихся мыслителей прошлого. Это прежде всего классики опрощения - Жан-Жак Руссо, Генри Дэвид Торо, Лев Толстой. Они порицали роскошь с нравственных позиций. Но другие делали то же самое с позиций рациональных.

Английский философ Джон Локк в трактате "Мысли о воспитании" весьма подробно изложил свои рекомендации о том, как следует воспитывать юного джентльмена, чем его кормить и во что одевать. "Я думаю, - писал Локк, - что многие люди становятся гурманами и обжорами в силу привычки, не будучи таковыми от природы". То же самое относится к верхней одежде, которой родители "вследствие своего безрассудства или порочности" украшают ребенка: "Таким путем маленькие дети приучаются гордиться своим платьем еще раньше, чем научились сами надевать его. А если родители их этому научили в столь раннем возрасте, то почему же им не продолжать в дальнейшем ценить себя за внешнее изящество изделий портного или модистки?"

Страстным противником роскоши был один из основоположников анархизма, француз Пьер-Жозеф Прудон, наблюдавший во времена Второй империи расцвет того, что называется сегодня гламуром. Вот что он пишет о достоинстве бедности:

"Это городское щегольство, эти колоссальные имущества, эти государственные великолепия, этот бюджет ренты, войска, публичных работ... этот шум и треск банков, биржи, миллионов и миллиардов; эти упоительные наслаждения, рассказы о которых порою и до вас доходят, - все это вас ослепляет и, заставляя вас веровать в богатство, печалит вас вашей собственной бедностью. Но подумайте же, что это великолепие есть вычет из скудной средней величины 3 франков 50 сантимов дохода семейства из четырех лиц в день, что это - побор из произведения работника еще до определения заработной платы... Значит, не плачьтесь; принимайте, как подобает мужу, данное вам положение и скажите себе, что счастливейший человек тот, который умеет лучше всего быть бедным... Не годится человеку наслаждаться довольством; напротив, нужно, чтобы он всегда чувствовал жало нужды".

Апологетом богатства и роскоши был видный представитель австрийской экономической школы Людвиг фон Мизес. "Для того чтобы сформировать правильную концепцию общественной значимости роскоши, - пишет он, - нужно прежде всего осознавать, что понятие роскоши является относительным. Роскошь - это образ жизни, который находится в остром контрасте с тем, который ведут широкие массы современников... Роскошь сегодня - это необходимость завтра. Каждое новшество сначала входит в нашу жизнь как предмет роскоши для немногих богатых людей, чтобы через некоторое время стать предметом необходимости, воспринимаемым каждым человеком как данность. Потребление роскоши дает промышленности стимул открывать и создавать новые продукты. Это один из динамических факторов нашего хозяйства. Ему мы обязаны теми прогрессивными инновациями, благодаря которым постепенно повышался уровень жизни всех слоев населения. Большинство не питает симпатий к богатому бездельнику, который проводит жизнь в удовольствиях, никогда не занимаясь никакой работой. Но даже он выполняет свою функцию в жизни общественного организма. Он подает пример "роскошной" жизни, который пробуждает в массах осознание новых потребностей и дает промышленности стимул к производству".

В качестве одного из примеров предмета роскоши, ставшего со временем насущной необходимостью, Мизес приводит автомобиль. Как раз по поводу автомобиля имеется чудесное рассуждение К.С. Льюиса. У него есть текст под названием "О том, как неестественна роскошь".

"Богатые, - говорит Льюис, - не могут вспомнить, откуда пошли их потребности, и не могут положить им предела. Возьмем, к примеру, автомобиль. Без сомнения, герцогу он кажется таким же необходимым, как кров; вполне возможно, что скоро ему покажется необходимым летающий корабль. Но из этого не следует (как думают отсталые скептики), что автомобиль и кров одинаково нужны. Это значит просто, что человек может привыкнуть к искусственной жизни; и никак не значит, что нет жизни естественной".

И далее: "В автомобильной езде есть что то сверхъестественное, как в полете на Луну; мне кажется, и то и другое должно оставаться исключением, приключением... Нет лучшего учебника жизни, чем сказки. Очень хорошо, что прекрасный принц скачет на белом пони из золотых королевских конюшен. Но если ему придется проехать часть пути на огненном драконе, он обязан к концу сказки вернуть дракона колдунье. Не стоит держать драконов дома".

Пассаж, достойный автора "Хроник Нарнии"! И наконец: "Когда я ворвусь к герцогу во главе мятежной толпы, я скажу ему: "Мы оставим вам ваши исключительные радости, если вы примете их как исключение. Мы разрешим вам пользоваться дикими и дивными силами, если вы сочтете их дикими и дивными, а не обычными, не своими. Обязывая вас (по семнадцатому пункту восьмого декрета Республики) дважды в год нанимать автомобиль, чтобы ехать к морю, мы не отнимаем у вас роскошество, мы его защищаем".

Налог на роскошь - обычная фискальная практика на Западе, в том числе в США, где облагаются дополнительным налогом, в частности, сделки с недвижимостью особо крупных размеров. ("Налогом на роскошь" называется здесь также налог, которым облагается спортивный клуб, если он платит своим атлетам сверх установленного лигой максимума.) Ну а что касается историчности понятия "роскошь" и его относительности, то на этот счет имеется возражение опять-таки Льюиса:

"Говорят, что роскошь относительна. Это не так. Роскошь - не просто дорогое новшество, которое может стать и потребностью. У нее особая суть; и там, где действительно есть общественная жизнь, ее допускают, иногда ругают, но всегда узнают с первого взгляда. Духовно здоровый человек слышит предупреждение: некоторые приятные по своей сути вещи исключительны, если же станут правилом - поработят его".

Работая над этим текстом, я то и дело спрашивал себя: а ты сам? Пользовался ли ты когда-нибудь роскошью? Готов ли ради принципа отказаться от нее?

Да, конечно, пользовался и пользуюсь. У меня есть дорогие галстуки и костюм, в котором не стыдно прийти к королеве. Я много ездил по миру. Однажды, лет 12 назад, я собирался в Южную Африку и, поскольку на поездку приходился мой день рождения, впервые в жизни заказал по Интернету обед в ресторане Black Marlin близ мыса Доброй Надежды. Когда мы с друзьями приехали туда и увидели, что нас и впрямь ждут свежие устрицы и этот самый черный марлин, запеченный на гриле, мне этот обед показался верхом роскоши. Сегодня, разумеется, такими обедами и заказами онлайн никого не удивишь. А недавно в Лас-Вегасе в отеле "Париж" не оказалось заказанного нами обыкновенного номера, и нас поселили за те же деньги в номере Imperial, где можно было заблудиться. Джакузи после утомительного перелета оказалось кстати, но перепачкать все полотенца в двух ванных комнатах мы так и не смогли. От чего мне действительно было бы трудно отказаться, это от оперы. Моих скромных достатков хватает на четыре-пять спектаклей в год, но для меня это не роскошь, а жизненная необходимость. И я готов за нее платить.