Отставка шефа новоорлеанской полиции с вводящим в заблуждение именем Эдди Компасс ставит все на свои места. Для головки луизианской администрации наступает момент истины. Единственная профессиональная квалификация, которую продемонстрировали эти обанкротившиеся вожди, - умение бойко говорить о своих неустанных трудах на благо народа.

Компасс не указал причин своего ухода, но они и так очевидны. В первые дни после "Катрины" этот страж порядка забился в норку, его было не видно и не слышно - вместе с другими городскими начальниками он отсиживался в отеле Hyatt. На вторые сутки в пятом часу утра он в полной панике стал выгонять постояльцев и обслугу в вестибюль, дабы те оказали сопротивление штурмующим гостиницу бандитам. Бандиты ему приснились. Но характерен этот рефлекс самосохранения - устроить живой щит из людей, которых именно ты и должен защищать от бандитов.

Спустя неделю Компасс превратился в телезвезду. Его интервью были смесью бравады и слезливых жалоб. "Я прирожденный боец, - говорил он. - Я буду последним, кто покинет поле боя". Именно Компасс стал первоисточником сообщений о бесчинствах уголовников в главных городских убежищах - дворце конгрессов и крытом стадионе Superdome. Он вещал в ток-шоу Опры Уинфри о массовых изнасилованиях детей, убийствах и вооруженных грабежах. Ему вторил мэр Нового Орлеана Рэй Нэгин, который перед приходом Катрины тихой сапой снял дом в Далласе, перевез туда семью и на службу являлся не каждый день. Он тоже понял, что пора спасать свой зад и что лучше всего на народ действуют проклятия по адресу нерасторопных вашингтонских бюрократов, а на вашингтонских бюрократов - рассказы о поголовном озверении народа.

Рассказы эти оказались вымыслом. После урагана в городе было совершено 4 убийства. Эта цифра не выходит за пределы обычной новоорлеанской статистики - показатель "мирного времени" подскочил именно при нынешних начальниках. А грабежами брошенных домов промышляли, как теперь выясняется, сами полицейские. 15 процентов личного состава полиции - 249 человек - значатся в дезертирах. Когда сегодня Нэгина спрашивают, откуда он взял информацию о десятках трупов, разлагающихся в Супердоме, и насилии над детьми, он ссылается на Компасса. А Компасс говорит, что не помнит, кто ему сказал, и требует уважать его privacy.

В многочисленных опровержениях, которыми наградил меня Интернет после первой колонки о Новом Орлеане, постоянно встречается удивительный аргумент: мол, мы тут читаем по-английски блоги очевидцев, у нас информация из первых рук, а не из российского агитпропа. То есть мои оппоненты всерьез полагают, что терпящие бедствие люди, оставшиеся в городе, наполненном вооруженными грабителями, без воды и пропитания и окруженные плывущими по воде трупами, сидят себе на крыше затопленного дома и пишут блоги. Очнитесь, господа и дамы: у них компьютеры утонули и света нет.

Один такой рассказ, впрочем, широко опубликован по-русски. Автор его позвонил из Нового Орлеана другу в Москву, дабы донести слово правды. Если не считать того, что ему видно с собственной крыши, сообщение это - пересказ все тех же слухов и репортажей не в меру впечатлительных журналистов.

Блоггеры эти свои сведения черпали из газет и сообщений агентств, которые теперь посыпают главу пеплом и каются в "преувеличениях". Но ведь были же у них свидетели, во всех отвратительных подробностях описывавшие беспредел, творившийся в убежищах и на улицах Нового Орлеана, - они-то откуда все это взяли? В наше время интерактивных информационных технологий трудно установить причинно-следственную связь и найти первоисточник. Когда корреспонденты кинулись к своим очевидцам, те либо отреклись от прежних показаний, либо сослались еще на кого-то. Никто не сказал, что лично видел убийства или насилия над детьми.

Винить этих людей трудно. Они оказались в отчаянной ситуации. У страха и горя глаза велики. Поведение таких случайно и не по своей воле собравшихся в одном месте масс описал еще Гюстав Лебон в своей "Психологии толпы" (наука за прошедшие с тех пор 110 лет недалеко ушла в постижении этого феномена). Он говорит о чрезвычайном легковерии толпы, о том, как стремительно в ней распространяются самые невероятные слухи и что сам носитель этих слухов бывает не в состоянии отделить собственное наблюдение от чужого рассказа. "Самые сомнительные события, - пишет Лебон, - это именно те, которые наблюдались наибольшим числом людей". Он подчеркивает также нетерпимость толпы к чужому мнению.

О том, что в наши дни средства массовой информации превратились в средства массовой манипуляции, не говорит только ленивый. Телевидение давно уже не столько отражает, сколько внушает картину мира. Еще неизвестно, кто выиграл бы сражение при Ватерлоо, существуй в эпоху Наполеона CNN и FOX News: думаю, Кристиан Аманпур и Херальдо Ривера передали бы из Бельгии взаимоисключающие репортажи. С Бородинской битвой именно это ведь и произошло, и даже без всякого государственного телевидения.

Истина становится делом вкуса и политических симпатий.

Но Катрина оказалась не тем случаем. Не "картинкой" о бедах далеких туземцев. В действиях собственных бездарных чиновников люди уж как-нибудь разобраться способны. Сейчас уже известно, что чиновники эти до последней возможности медлили с приказом о принудительной эвакуации. (Федеральное правительство такой приказ отдать не может - это прерогатива властей штата.) Потому что эвакуация - это не просто сказать людям: идите на все четыре стороны. Это необходимость подготовить маршруты, транспорт, убежища, запасы воды и еды. Ничего этого не было, и чиновники решили, что пронесет, что "война все спишет". Пустили все в буквальном смысле на самотек.

О таких начальниках и их уповании на законы физики написал когда-то Киплинг, доказывая необходимость своевременной прочистки канализации:

Вы верить можете в дренаж, - мол, все пробьет само,
Покуда вы, как стебелек, не въежитесь в дерьмо.
(Перевод Е. Витковского)

Въежились.