3 июля из рижской тюрьмы был освобожден нацбол Владимир Линдерман (Абель). Латвийский суд оказался сильнее корпорации чекистов Латвии и России. То, что мы все эти годы не уставали повторять: "Абель не виновен ни в чем, взрывчатку ему подбросили спецслужбы Латвии по просьбе российских коллег, месть за то, что Абель дал показания, оправдывающие Лимонова на процессе в Саратове", - было блестяще подтверждено в суде. Впервые нацбол был оправдан, но, конечно, не в России, а в Латвии, что знаменательно.

6 июля в помещении корпуса "Альфа" гостиницы "Измайлово" состоялся съезд политзаключенных. До последнего момента мы держали адрес проведения съезда в секрете, так как не были уверены, что нам дадут провести съезд. Собралось около сотни политзаключенных (я не пишу "бывших", так как бывших политзэков, по моему мнению, не бывает), в основном нацболы. На съезд пришли немногие гости, поскольку много мы и не звали. Однако, честные и прямые, явились адвокаты Михаил Трепашкин (сам политзэк в недавнем прошлом) и Сергей Беляк. Я охарактеризовал их как честных и прямых, имея в виду, что оба чужды сознанию часто политизированных правозащитных кланов, когда некоторые политзэки оказываются больше политзэками, чем другие.

Людмила Михайловна Алексеева через прессу приветствовала съезд, а Сергей Адамович Ковалев совершенно неуместно высказал сомнения и подозрения по нашему адресу. Ну что ж, на подозрения все имеют право, но только сомнения и подозрения в отношении репрессируемых и страдающих выглядят неубедительно и немного аморально, Сергей Адамович. Возможно, на Ковалева негативно действует общеяблочная атмосфера - новый шеф "Яблока" тратит все свои силы на борьбу с оппозицией, больше всего на борьбу с влиянием нацболов.

Съезд прошел честно, по-человечески, без бюрократии. Те, кто не умеет выступать, все равно были трогательны и честны в своем неумении. Поражали даже меня молодые лица политзаключенных. Их молодость одновременно была неким укором власти, неопровержимым доказательством того средневекового насилия, которое стало единственным инструментом управления в стране. Девочки в очках, мальчики – кто в костюмчике, кто в бейсболке, - все разные, поколение свидетельствовало против насилия власти.

Съезд принял решение создать организацию под названием "Союз заключенных". И создал. Управлять ею будет комитет из пяти человек. В целях обеспечения безопасности комитета имена этих пятерых будут держаться в тайне до лучших времен.

По моему предложению съезд принял решение учредить в России День заключенного и постановил отмечать этот день каждый год 14 сентября. Все, кто прошел через тюрьмы и лагеря, приглашаются в этот день на площадку у центрального входа в Парк имени Горького в Москве. Там будут стоять уже наши товарищи с табличками "Бутырская тюрьма", "Матросская тишина", "Лефортово", "Пресненская тюрьма", "6-я женская тюрьма" и так далее. Ведь если каждый год собираются в День пограничника пограничники, в День десантника бойцы ВДВ, люди тяжелых военных профессий, то заключенные прошли через не меньшее количество страданий. Им просто необходим день солидарности, день скорби, день воспоминаний, день взаимопомощи друг другу.

Я считаю, что я и мои сторонники дали начало движению заключенных, которое станет, предрекаю, мощнейшей силой в стране, в том числе в политике. Сегодня самые угнетенные люди в России – это не марксовы пролетарии, но именно заключенные. Да, дав старт движению политических заключенных, основатели движения подразумевают, что движение не должно быть исключительно движением политзэков, но обязано быть движением всех заключенных. Страдание уравнивает всех.

10 июля, в прекрасный солнечный день, первым рано утром вышел из Бутырской тюрьмы нацбол Алексей Макаров. Лишь несколько часов он побыл дома с родителями, но к часу дня уже был на Шоссейной улице у входа в женскую тюрьму, где около сотни нацболов собрались с цветами и шампанским, чтобы встретить Елену Боровскую. И Алексей, и Елена были осуждены по "таганскому делу", когда 13 апреля 2006 года, напоминаю, защитили меня и себя от нападения мерзавцев из организации "Местные" у Таганского суда. Еще пятеро осужденных по тому же делу остаются за решеткой. Товарищи стали "качать" Алексея, то есть подбрасывать в воздух.

Ожидание освобождения Елены Боровской затянулось на несколько часов. Постепенно к тюрьме стягивались милицейские силы. К 16 часам, когда наконец Елена появилась из дверей тюрьмы, вокруг толпы нацболов стояли более десятка милицейских автомобилей, около сотни милиционеров и оперативников. Они собрались, видимо, противостоять нацболам с цветами и шампанским.

Впрочем, вели себя милиционеры вполне корректно. Один раз ко мне вышел тюремный чин, здоровый верзила в хаки, и попросил соблюдать порядок. Я передал просьбу собравшимся. Часа через два уже милицейский начальник попросил меня, чтобы мы встретили "вашу заключенную" и расходились. Я сообщил, что нарушать порядок мы не намереваемся, что мы так долго ждали нашего товарища Елену, и вот пришли, и ждем с нетерпением.

Лена похудела в тюрьме. Только вышла, как ее завалили цветами, стали кричать "Да, смерть!" и открыли шампанское. Я, в свою очередь, обнял нашу заключенную, протянул ей букет роз, поцеловал и выпил с ней шампанского. Она смущенно улыбалась. Вспоминала, по-видимому, как за два года до этого была арестована оперативниками первой конференции коалиции "Другая Россия". И вот только через два года раскрылись для нее двери тюрьмы. Она сказала мне, с трудом удерживая охапку цветов: "Да, чепуха какая-то, Эдуард Вениаминович, эта тюрьма..." И только что не добавила: "К прохождению дальнейшей службы офицер Боровская готова". Но я понял, что она именно эти слова хотела сказать.

Так вот обстоят дела с заключенными в России.

А на съезде после кофе-брейка политзэки весело сварили в большой кастрюле чифир и передавали друг другу железные кружки, фотографировались с веселыми улыбками. Гвозди бы делать из этих людей! В России появилось поколение, не боящееся тюрьмы. Это значит только одно: революция у порога.