Нет, они не унимаются. Ну, ляпнул министр пожаров и стихийных бедствий какую-то чушь. Ну, отговорились и отписались по этому поводу все, кому не лень. Ну, отшутились уже в том духе, что довольно-таки глупо преследовать в уголовном порядке любого усомнившегося в истинности закона всемирного тяготения или в шарообразной форме нашей общей планеты. Ну, отметились уже беспокойные сердца из придворной оппозиции со своими симметричными законодательными инициативами. Ну и славно. Ну и отдохните.

Так нет же. Мы, говорит пламенный министр, не дадим заболтать. Может, и вправду не даст - кто его знает, он человек, судя по всему, упорный. Заболтать не даст - сам заболтает.

И появится, не дай бог, закон, запрещающий вам и мне сомневаться не в каком-нибудь божественном происхождении кесаря - что было бы вполне естественно, - а в историческом факте Великой Победы.

Что тут скажешь. Почему именно война, понятно. Война - дело особое. Война - дело семейное и глубоко личное для нескольких поколений. Война - самый несоветский этап во всей советской истории. А потому и песни военных лет до сих пор кажутся чудом внезапной жизни, проросшей сквозь мертвенный асфальт.

Им кажется, что выиграет тот, кто войну приватизирует. И их, мягко говоря, мало беспокоит, что своими законодательными инициативами они могут убить последнюю живую плоть нашей истории. Ибо для гражданина отечества, вполне оправданно привыкшего воспринимать любые месседжи властей как стопроцентное вранье, нет ничего более соблазнительного, чем официально запрещенное. Нет плода слаще запретного. Мы что, забыли, что ли, их антиалкогольную компанию? Не знаю кто как, а я не забыл.

Юридический язык требует максимальной точности, где всяким метафорическим двусмысленностям не должно быть места. В противном случае закон автоматически становится необязательным ни для кого. Ни для граждан, ни для властей.

Но кого это волнует, когда пропагандистская машина с мощностью в десятки мегагеббельсов работает на утверждение и без того привычной картины мира, в соответствии с которой восход солнца принято считать личной заслугой того или иного национального лидера, а закат - результатом подрывной деятельности мировой закулисы.

В соответствии с этой картиной мира и слово "победа" воспринимается безо всяких оттенков и полутонов. А тем не менее, особенно в свете маячащих на горизонте уголовно-процессуальных перспектив, неплохо бы уточнить, что именно мы понимаем под этим звонким словом. О победе кого над кем и чего над чем мы говорим?

Если речь идет о победе советских войск над германскими, то вопроса нет - есть подписанный несколькими официально уполномоченными лицами акт о капитуляции германских вооруженных сил. Тут хоть сомневайся, хоть не сомневайся.

Если речь идет о победе Сталина над Гитлером, то и она очевидна: один, приняв яд, издох во благо всего цивилизованного мира и немецкого народа в частности. Другой, прежде чем испустить дух в луже собственной мочи на полу ближайшей дачи и почти на десять лет улечься под бочок великого друга и учителя, успел еще взвалить на каждое свое плечо по звезде генералиссимуса, обогатить отечественную и мировую науку бессмертным трудом "Марксизм и вопросы языкознания" и определить по лагерям свежую порцию шпионов и вредителей. А также, подхватив эстафету побежденного, указать место у параши зарвавшимся писателям и композиторам - формалистам и очернителям, эффективно поменеджерствовать в деле борьбы с космополитизмом, начать работу по окончательному решению еврейско-медицинского вопроса. Конечно же, он победил, какие могут быть вопросы. Это факт - в буквальном смысле этого слова - медицинский.

Что касается более тонкой и менее уловимой материи, то есть победы над национал-социалистической идеологией, то это вопрос куда более сложный и едва ли разрешимый посредством карательно-запретительных механизмов. Запретить можно ответ, а вопрос - едва ли.

В результате самой кровавой войны за всю человеческую историю национал-социализм был побежден. В Германии. И побежден он был не в мае 45-го года. В эти дни была побеждена лишь германская армия. А нацизм был побежден позже, и побежден самим немецким обществом, принявшим коллективное решение, требующее титанической воли. Поверженная в прах немецкая нация нашла в себе мужество взглянуть на себя чужими глазами, ужаснуться содеянному, содрогнуться от мысли о том, что позволила с собой сделать, и зажить по-новому, на иных нравственных основаниях.

Однажды в берлинском кинотеатре я смотрел какую-то не слишком выдающуюся американскую картину. Вроде как боевик. Причем про войну. Там главный герой, американский разведчик-супермен, пробравшийся в немецкий тыл, ни разу не помяв и ничем не запятнав своего элегантного костюма, пачками валил и укладывал штабелями тупых и злобных, как подвальные крысы, фрицев. Ну, фильм как фильм - ничего особенного. Особенной мне показалась реакция зала, всеми своими вздохами, короткими хохотками и невнятными междометиями выражавшего полное удовлетворение по поводу творившегося на экране "геноцида немецкого народа". Публика с легкостью отождествляла себя не с соотечественниками в мундирах вермахта, а с иноземным победителем нацизма.

Я знаю, что подобный эффект может толковаться и толкуется, скажем так, разнообразно. Но для меня несомненно, что это и есть наглядный признак освобождения. А значит, победы.

А личинки национал-социализма, застрявшие в трещинках и складках трофейного барахла, были завезены на просторы страны-победителя. А потому заветную формулу "мало вас Гитлер..." я узнал уже в раннем детстве.

Кстати, борьба с разного рода сомнениями началась вместе с самими сомнениями, то есть сразу же после войны. А потому была запрещена великая песня Исаковского, где были и такие слова: "Хмелел солдат, слеза катилась, слеза несбывшихся надежд". "Несбывшихся надежд" - надо же! В 46-м году!

Господин министр! А может, это, того, снова ее запретить? Как вам кажется?