Когда в прошлый четверг на "Эхе Москвы" по горячим следам обсуждали убийство Натальи Эстемировой, первый же дозвонившийся в студию слушатель назвал ее деятельность "полным самоуправством", поскольку эта деятельность "шла вразрез с политикой государства". Получается, что самоуправство - это не произвол государственных структур, а попытки граждан этому произволу воспрепятствовать. Нельзя мешать государству решать свои задачи, даже если оно решает их при помощи несправедливости, жестокости и беззаконного насилия. Впрочем, понятие беззакония тут вообще неприменимо, ибо в такой системе координат все, что делает государство, и есть закон.

Подобное архаичное отношение к власти очень широко распространено в российском обществе. Немало интеллектуалов считает его важнейшей отличительной чертой "русской цивилизации", чуть ли ни ее сутью и даже предметом национальной гордости, возвышающим нас над испорченным индивидуалистическим Западом.

На самом деле в русской исторической традиции было и другое, прямо противоположное: нельзя молиться за царя-ирода. Указанная же черта - наше историческое проклятье, позорная болезнь "русской цивилизации". Она способна заражать даже ярых борцов с пережитками средневековья, порождая таких мутантов, как "классовое правосознание" и "революционная целесообразность".

Человек, звонивший на "Эхо Москвы", тяжело болен. Болен настолько, что заставить его прозреть не может даже мученическая смерть праведника, что уж говорить о словесных аргументах. Бог с ним. Я не о таких, как он. Я о тех, кто, казалось бы, должен иметь иммунитет к "вирусу целесообразности". О некоторых не совсем отдельных представителях либеральной общественности. То есть о людях, для которых в силу самой их идеологии понятие "право" должно быть несовместимо со всевозможными приставками типа "классовое" или "суверенное".

Вот, например, Юлия Латынина. Между прочим, постоянный автор "Новой газеты", той самой, в которой сотрудничали и Анна Политковская, и Наталья Эстемирова. Сколько страсти вложила она за последние пару лет в создание образа Рамзана Кадырова как эффективного менеджера, сумевшего в невероятно тяжелых условиях упорядочить беспорядочный произвол и террор российской армии. Установить в Чечне пусть и не соответствующие нашим утонченным представлениям о праве, но все же твердые правила. Дать каждому чеченцу возможность выбора: либо подчиниться этим правилам и выжить, либо не подчиниться и погибнуть.

В каждом латынинском слове о Рамзане чувствовалось искреннее восхищение. Даже тем, как он убирает всех, кто оказался у него на пути, будь то его принципиальные противники или соперники из собственной стаи. Это восхищение представителя пресыщенной культурной элиты умирающей империи перед свежей, брутальной жизненной силой варвара.

Как человек цивилизованный, Юлия Латынина вроде бы и не приветствовала расправы. Но в том, как она комментировала убийства таких людей, как Мовлади Байсаров и Руслан Ямадаев, присутствовала некая снисходительность. Ведь сами-то они чем занимались? Что же касается участников вооруженного сопротивления, то тут она могла себе позволить прямо выразить радость по поводу того, что они оказываются "в подвалах Центороя, а не в Гааге". И ей казался вполне оправданным принцип коллективной ответственности, применяемый кадыровцами к семьям боевиков, то есть насилие и жестокость по отношению к людям, которые сами лично с оружием в руках против Кадырова не сражаются.

Тогда почему сегодня ее так возмущает убийство Натальи Эстемировой? Почему "одно дело, когда сжигают дома боевиков, другое дело, когда убивают правозащитника, который об этом говорит"? Почему если "первое можно объяснить политической необходимостью", то "второе ничем и никогда объяснить нельзя"? Не потому лишь только, что раньше мучили и убивали людей, чужих для Латыниной, а вот сейчас убили человека, причисляемого ею к своему "тейпу"?

Дело, разумеется, не в личном, а в позиции, в которой Юлия Латынина отнюдь не одинока. Позиция эта заключается в том, что сегодня Рамзан Кадыров - наименьшее зло. Что, укрепляя собственную власть, он решает объективные исторические задачи. Железной рукой обуздывает клановую вольницу и консолидирует растерзанное войной чеченское общество. Тем самым создает предпосылки для формирования национального государства. Средневековыми методами вытаскивает свой народ из средневековья. А главное - поддерживая видимость лояльности Москве, обеспечивает ему возможность элементарно выжить. Такой чеченский Иван Калита. Исторически-прогрессивная личность. А на издержки процесса можно и глаза закрыть ради дела.

Такой подход основан на признании того несомненного факта, что поддерживать видимость лояльности Москве и удерживать вооруженное сопротивление на приемлемом для Кремля уровне может только Кадыров, причем только теми методами, каковыми он это и делает, то есть похищениями людей, пытками, бессудными казнями, насилием над семьями боевиков. Из этого делается вывод: если "тонтон-макуты" чеченского Петена не будут выборочно сжигать дома родственников партизан, Чечню опять будут бомбить напропалую. Короче, не трогайте Кадырова, а то чеченскому народу будет хуже. Тот, кто нападает на Кадырова, подыгрывает зловещей кремлевской "партии третьей чеченской войны" и сталкивает Чечню в очередную пропасть.

Именно этот вывод напрашивается из последних статей Андрея Пионтковского. И то, что он называет Анну Политковскую и Наталью Эстемирову праведницами, лишь усиливает это впечатление. Ведь так он как бы отделяет их от нас грешных, живущих в мире реальной политики и жестокой целесообразности. В мире, в котором лишь блаженные могут не принимать методов, диктуемых логикой антипартизанской войны, а кадыровский режим является исторической формой выживания чеченского народа.

Разумеется, не нам, не сумевшим ни предотвратить, ни остановить чеченскую войну, поучать чеченцев, как их народу теперь выживать. Не нам упрекать их в покорности и прислужничестве отвратительному режиму. Но вот молиться за царя-ирода не обязательно. Это как минимум.

Я не знаю, кто отдал и кто исполнил приказ об убийстве Натальи Эстемировой. Российская колониальная политика взрастила чудовищ во всех вовлеченных в конфликт лагерях. В любом случае, гибель правозащитницы вновь показала: российско-кадыровская Чечня без похищений, пыток и расправ существовать не может. Система, способная существовать только на похищениях, пытках и убийствах, права на существование не имеет. И никакой целесообразностью ее существование оправдано быть не может.

Я не утверждаю, что самостоятельная Ичкерия была лучше. Я не возьмусь сказать, какая Чечня сможет быть другой, как к ней прийти и что для этого надо сделать после того, что с Чечней уже сделали за последние 15 лет. Я лишь знаю, чего нельзя не делать, чтобы просто оставаться порядочным человеком. Нельзя не говорить при каждом удобном случае: российско-кадыровской Чечни не должно быть. Это как минимум.