В пору моей молодости грузинская "легенда" была одним из наиболее любимых культурных преданий - и даже своеобразным культом в среде "творческой интеллигенции". Впрочем, артистизм, беззаботность и щедрость этой праздничной окраины суровой империи мифологизировались самыми разными слоями советского общества - от людей попроще, где бытовал анекдот о грузине, давшем гардеробщику на чай со словами "палто нэ нада", до образованного сословия, повально увлеченного грузинским кинематографом, винами, нравами.

Выходец из интеллигентской среды, я вполне разделял приподнятое отношение к Грузии и, едва оперившись, решился посмотреть на это диво собственными глазами. С закадычным другом Сашей Сопровским мы добрались - то "зайцем" на поездах, то на попутках - до Тбилиси, и ожидания нас не обманули. В восторгах, возлияниях и братании с каждым встречным и поперечным пролетел наш первый тбилисский день, а когда стало не по-российски стремительно смеркаться, мы с молодой беспардонностью, вполпьяна ввалились к абсолютно незнакомым людям, благо кто-то в Москве снабдил нас каким-то троюродным адресом. На свою беду по этому адресу на Авлабаре жил средних лет художник Роберт К. - к нему мы и нагрянули.

Двум заезжим нахалам был оказан самый сердечный прием, лишний раз доказавший нам, что грузинская легенда родилась не на пустом месте. Ночью после застолья мы вместе с хозяином вышли на балкон двухэтажного дома, и Роберт сказал, что дому 300 лет и разве не приятно сознавать, что на этом балконе так же, как мы сейчас, некогда стояли его деды и прадеды. Мы с приятелем, обитатели хрущоб, контуженные, как и подавляющее большинство соотечественников "квартирным вопросом", только переглянулись и вздохнули хором со смешанным чувством восхищения и зависти.

(Этим июнем, спустя тридцать лет я чудом нашел тот дом. Он пустует. Соседи-старожилы сказали, что Роберт К. умер, а домашних его разметало по свету. Да и друга моей молодости Саши уже много лет нет в живых. Всех их я мысленно помянул добром и пошел бродить дальше.)

Грузии я обязан своей по существу первой полноценной отечественной публикацией. Причем о подобном везении, пока оно не случилось со мной, я только в книжках читал и то с недоверием: уж больно сказочно-складно все эти книжные удачи выглядели. Но вот поди ж ты. Я не был знаком с Гией Маргвелашвили, одним из редакторов "Литературной Грузии", не приносил и не посылал в этот журнал стихов; они попали туда без моего ведома через третьи руки, как я выяснил уже задним числом. Меня, понятное дело, приятно огорошила публикация, но не меньше тронуло то, как старорежимно-естественно, не по-советски - без нудной многолетней очереди, без принудительной правки, сдобренной редакторской демагогией, без обязательного мажорного стишка-"паровоза" - моя подборка увидела свет. От избытка чувств я тотчас отправился в Тбилиси благодарить Маргвелашвили.

Потом я не раз наведывался в Тбилиси уже не наобум, а в качестве начинающего переводчика грузинской поэзии, которая очень чтилась - и по заслугам! - российскими ценителями литературы. Но как назло именно в то время, когда мне начала перепадать работа и я сделался относительно своим в издательстве "Мерани", СССР стал стремительно разрушаться вместе со всеми своими индустриями, включая переводческую.

Несмотря на свою карьерную неудачу, я о распаде империи не жалею: этот союз обошелся нашим предкам убийственно дорого и был скреплен ложью и страхом - туда ему и дорога. Жалко - и очень - другого: что товарищи по несчастью, народы бывшей бесчеловечной державы, позволяют узколобым и непорядочным политикам провоцировать межнациональную склоку и намеренно выпускать на поверхность общественной жизни духовных люмпенов. Прежде всего я прозрачно намекаю на Россию и ее недавнюю отвратительную выходку с "избиением грузин". К вящей чести грузин скажу, что мне как гражданину России, ответственному, пусть и в пропорционально-мизерной доле, за действия российских властей, ни разу за все время недавней поездки ни полсловом не помянули случившегося. Приветливость этой страны смыкается с великодушием.

Грузии трудно живется - это видно невооруженным глазом. Разумеется, жить своей страной, как и своим домом, с непривычки очень непросто - после стольких десятилетий вовлеченности в тесные, часто абсурдные хозяйственные связи. Не в последнюю очередь сказывается и то, что все мы, обитатели былой империи, прошли суровый противоестественный отбор и довольно сильно внутренне деградировали.

Выпьем же за то, чтобы все выправилось - и как можно скорее. В таком природном раю хочешь не хочешь, а становишься оптимистом и запросто берешься развести чужую беду руками, согласно русской поговорке - или ее руставелиевскому эквиваленту: "каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны".

Нынешний вид Тбилиси душемутителен и завораживает туриста с эстетической жилкой - упадок, поэтическое увядание, короче, - элегия. Вероятно, сходные переживания имел в виду Пушкин, когда признавался в любви к осени и сравнивал ее с "чахоточной девой". Старый город похож на прекрасное, с яркой желто-красной кроной осеннее дерево. Глаз не оторвать, как красиво, но один-другой решительный порыв ветра - и вся эта горькая красота улетучится. Смотреть на это вчуже - эстетическое удовольствие, но жить в живописных руинах наверняка не подарок. Если бы и "живопись" сберечь, и быт цивилизовать! Хочется верить, что знаменитый грузинский вкус и артистизм сумеют примирить красоту и пользу.

Артистизм, щедрость, великодушие… - сколько добродетелей на одну маленькую страну и маленький народ; с трудом верится. Но тем не менее всякий раз, покидая Грузию, с восхищенным недоумением отмечаешь, что эта сладкая небыль существует, чему ты только что был свидетелем.

Вот я и завершу свою дилетантскую здравицу словами большого поэта и большого поклонника Грузии - Бориса Пастернака. Пусть сказаны они по другому поводу, но хорошо ложатся и на мой нынешний "мотив": "Если даже вы в это выгрались, ваша правда, так надо играть"!