В Херсоне я уже неделю. Пишу репортаж, вжимая голову в плечи. Время от времени падаю на пол, когда прилетает близко. Как говорит хозяин дома, священник Сергей Чудинович, "лучше быть смешным, чем мертвым". От обстрелов с того берега каждый день гибнут люди. Мы находимся так близко от вражеских позиций, что по нам можно бить даже из минометов. Чем они и пользуются. Ближайшая мина легла метрах в 50-60 от нас. Зайди мы в дом минутой позже, она стала бы "нашей". Осколки залетели во двор, ударили по стенам.

Чтобы нажимать на клавиши, нужно сначала отогреть пальцы. Окопная свечка в помощь. Если вы думаете, что она вам едва ли понадобится, то я тоже так думал. Поэтому запомните на всякий случай: берете неглубокую консервную банку, по ее размеру сворачиваете плотный рулон из полосок картона, вкладываете в банку, из двух тонких полосок делаете фитили и заливаете это расплавленным парафином или воском. Одна такая свечка даст вам несколько часов тепла. На ней же можно подогреть, например, суп. Если нужна только лампа, свечку можно соорудить из вычищенной изнутри полукартофелины, подсолнечного масла и шнурка (спички тоже можно использовать в качестве фитиля).



Российские захватчики при бегстве вернули город в первобытный мир. Херсонцам приходится прокачивать скиллы времен охоты и собирательства. Практически все, что современный человек привык воспринимать как должное, здесь приходится "добывать". Начиная с элементарного - воды.

В Херсон я заехал вместе с бойцом сводного отряда полиции Николаем Русецким. Он ехал не с пустыми руками: с цистерной на двадцать кубометров воды (это двадцать тысяч литров), генератором, удлинителями и полным кузовом продуктов. Николай местный, в Херсоне у него оставались родственники. Мама жила в селе в зоне боевых действий. Весной она погибла под российским обстрелом. "Не захотела уезжать из-за коров. Как же, говорит, их оставишь. Я теперь этих коров ненавижу, смотреть на них не могу", - говорит Николай. Говорит тихо, никогда не повышая голоса, улыбаясь и часто извиняясь за что-нибудь. Не подумаешь, что это десантник с заслуженным позывным "Молот", ветеран, не однажды награжденный.

В 2014 он пошел на фронт добровольцем вместе со старшим братом. Был командиром отделения в 79-й отдельной десантно-штурмовой бригаде, в составе которой защищал Донецкий аэропорт. На момент начала полномасштабного вторжения Николай служил в полиции. Получил тяжелое ранение - ему ампутировали ступню. Несмотря на ампутацию, вернулся в строй. "Сводный отряд создан для выполнения специфических боевых задач. Мы были здесь на передовой, приближали освобождение. Херсон я не брал, но я и так знаю, что он наш, украинский город. С 2004 года, когда приехал сюда учиться", - рассказывает Николай.


Николай Русецкий с дочерью

Не успели мы развернуть пункт помощи в намеченном месте, как люди потянулись к нам... с угощениями. Принесли даже шашлык и кофе с круассанами. Солдатам пожимали руки, их обнимали и целовали. И это была не Площадь Свободы, где было снято большинство репортажей в первые дни, а одна из окраин города. Если бы это были завезенные из Николаева "статисты", как утверждал коллаборант Сальдо, то их, видно, расселили по всему Херсону. Любопытно, кстати, а что, в Николаеве уже живут украинцы, они все же существуют? Всего-то в шестидесяти километрах.

***

Пока мы раздавали помощь, ко мне подошла женщина, чтобы поделиться своей драматической историей. Из-за шума генератора и суеты вокруг многие детали я не расслышал, но через несколько дней разыскал ее снова и смог нормально поговорить. Ее зовут Оксана Миненко, ей 43 года. Из них последние четыре она была счастлива в браке с 37-летним Алексеем Хвостиком, лейтенантом Нацгвардии, ветераном АТО. И не только она, говорит Оксана, счастливы были их родители и уже взрослые дети от предыдущих браков.

18 февраля заболевший товарищ попросил Алексея сменить его на посту в селе Никольское, примерно в двадцати километрах к северо-востоку от Херсона. 24 февраля он должен был сдать пост. Первый день российского вторжения стал последним днем его жизни. И началом долгих мучений для Оксаны.

В этот день муж звонил Оксане дважды, второй раз - в три часа дня. Он уже не обманывал ее, что находится в безопасном месте, сообщил, что они вдвоем с заместителем ведут бой, прикрывая отступающих солдат. Наказал ей собрать и спрятать его форму, награды, документы и т.д. "Леша, ты мой герой. Но помни, что бывают дороги в один конец. Береги себя. Дома тебя жду я, дети, внучка. Бесконечно люблю тебя", - пересказывает Оксана их последний разговор.

В пять часов она уже бросилась искать мужа. До Антоновского моста, где, как позже выяснилось, погиб Алексей, пешком добралась к двум часам ночи: "Это был настоящий ад. Трупы повсюду. Молодые девчата-танкистки... Техника сожженная, гражданские машины. Женщина одна ехала с детьми на ту сторону, ее убило. Дети как-то выбрались. А ее тело потом отец на себе вытаскивал, ползком. Я видела, как россияне сбрасывали трупы с моста прямо в Днепр, в том числе своих же. И на нас летят пятьдесят вертолетов..."

Бой на Антоновском мосту продолжался до 26 февраля. После чего украинские войска покинули его.

Лейтенант Алексей Хвостик дал своему подразделению отступить, принял огонь на себя. И сохранил их жизни ценой своей. Он был награжден орденом "За мужество" ІІІ степени. Посмертно. Но тогда Оксану несколько раз вводили в заблуждение. В ту ночь ей сказали, что он жив и отступил вместе со своими бойцами. И она прекратила поиски. "Я бы его на себе с этого моста вынесла, выходила бы его, если бы он был еще жив", - плачет Оксана.

Едва ли это было возможно. Тело Алексея собрали артиллеристы буквально по частям и отвезли в морг "Тропинки", как местные называют Херсонскую городскую клиническую больницу им. А. и О. Тропиных, оттуда его передали в морг судмедэкспертизы. Там Оксана и нашла своего Алешу. Похороны были назначены на 27 февраля. Проститься с мужем Оксаны собралось около 300 человек.



Считается, что российские войска заняли Херсон 1 марта. Оксана настаивает: это не так, уже 27 февраля они практически полностью контролировали город. И не дали провести похороны. Она хотела, чтобы они прошли "по-человечески". Тело Алексея прятали. Только 3 марта россияне ей разрешили его похоронить, но - с условием: если она не управится за час, то ляжет в могилу рядом с ним. Она не управилась. И пережила имитацию расстрела прямо на кладбище. Потом пережила унижения и пытки. Ее били прикладом по голове, пытали током (здесь этот вид истязаний называли "электрофорезом" или "звонком Зеленскому"), вырывали ей ногти. Замученную, обессиленную голой выбросили во дворе дома - после чего стояли и смотрели, кто выйдет, чтобы ей помочь. "Они меня называли подстилкой нациста. Поэтому для них было удалью и подвигом меня мучить", - объясняет их нечеловеческую жестокость Оксана.


Оксана и Тимофей

Почти все время оккупации женщина провела под домашним арестом. Но и дома ее пытали. Не только оказывая моральное и психологическое давление, регулярно наведываясь в период с двух ночи до шести утра. У нее, например, отбирали еду, которую приносили ей соседи, - сама она почти не ходила, четыре месяца провела в постели. А однажды обварили ей руки и грудь кипятком: "Раз ты отказываешься на нас работать, руки тебе больше не нужны".

Сейчас Оксана собирает и отвозит помощь для тех артиллеристов, которые не прошли мимо тела ее Алеши. Помогает жителям окрестных домов, тем, у кого электроплиты: готовит горячие завтраки и ужины, раздает техническую воду и кипяток, из пищевых отходов готовит еду для дворовых собак и котов. Ее песик, Тимофей, несмотря на небольшие размеры, отчаянно ее пытался защитить, когда к ней приходили россияне. Был ранен.

Поданы документы на присвоение Алексею Хвостику звания Героя Украины. Оксана уверена: он как никто другой это звание заслужил.

***

История Леонида Ремиги, генерального директора "Тропинки", свидетельствует о том, что тотальный контроль над городом оккупанты установить все же не смогли. Украинские флаги на корпусах больницы висели аж до июня месяца. Для нужд россиян больница также долгое время не использовалась: Ремиге удалось отпугнуть их развешанными повсюду плакатами "СТОП КОВИД". (Священник Сергей Чудинович вспоминает, что наклейка "Перевозка ковидных больных" помогала ему пересекать блокпосты практически без проверок.) А стопки газеты "Комсомольская правда", которые Ремиге принесли перед 9 мая для распространения среди персонала и пациентов, он сжег на заднем дворе. Когда его собирались увезти "на подвал" в первый раз, он пережил гипертонический криз - его оставили в больнице и забыли про него. Долгое время ему, 68-летнему, удавалось прятаться - в том числе ночуя в лодке в херсонских плавнях. В это время "Тропинка" формально перешла под контроль оккупантов, но на деле Ремига продолжал проводить совещания с ее сотрудниками: тайные, с использованием кодовых слов, как в шпионских романах.


Леонид Ремига

В какой-то момент явка была раскрыта, Ремигу схватили. Согласно обвинительным документам, которые на него составили, кроме всего прочего, он оказался американским шпионом: из-за того, что когда-то посетил медицинскую конференцию в США. "Официально" ему объявляли, что если обвинения подтвердятся (а их подтверждали при помощи пыток и прохождения полиграфа после них), то его отвезут в Крым и будут там судить. А без протокола говорили: "Мы тебя запытаем тут, нахуй, до смерти и сбросим труп с Антоновского моста". Пленным, вспоминает Ремига, давалось три часа на то, чтобы выучить на память российский гимн. Приветствовать входящих в камеру тюремщиков полагалось выкриком "Слава Путину! Слава Шойгу! Слава России!". Не крикнешь - пятьдесят ударов дубинкой.


Российская газета в одной из херсонских пыточных

Смеясь, Ремига вспоминает, как один российский военный собирался лечить глаза мазью Вишневского. "Мне, говорит, посоветовали. Нет, ну вы представляете? Посоветовали ему. Сжечь, что ли, кто-то глаза хотел. И это офицер. Вот такой интеллектуальный уровень".

Ремига считает, что оккупанты при бегстве собирались его насильно вывезти, как сделали с некоторыми коллегами. Он на тот момент был отпущен под домашний арест, снова прятался, снова проводил тайные совещания с сотрудниками больницы. Очередное кодовое сообщение о встрече вызвало у него подозрения, и он на нее не поехал. По словам Ремиги, те врачи, которые на нее пришли, были принудительно вывезены на оккупированную территорию.

Квартира Ремиги была полностью разграблена, оставленная ему племянником машина угнана. Но сам он не сломлен - в первый же день освобождения Херсона вернулся к работе.

***

"На подвал" попадали самые разные люди. Валерий Комагоров рассказал, что встречал там парня, которого забрали, потому что он... собирал каштаны. Это показалось оккупантам подозрительным. Как и всех, молодого человека избили. "Примерно с середины июня они начали зачищать город. Хватали тиктокеров, волонтеров. Ребята знакомые на Шуменском бабушкам едой и медикаментами помогали - их накрыли и помяли жестко. Дальше все по принципу снежного кома развивалось: хватали всех подряд - нужен ты им, не нужен”, - рассказывает Валерий.

Комагоров - белорус, большую часть жизнь прожил в Гомельской области. В Херсон приехал в 2014 году к девушке, которая потом стала его женой. Занимался продажей рыболовных снастей. И хотя к моменту российского вторжения он уже развелся, а бизнес зачах, все равно остался в городе. "Только потом понял - зачем", - улыбается Валерий, кивая на Ольгу, с которой они встретились во время оккупации и вместе ее пережили. Вместе вели аккаунт в TikTok, вместе партизанили, вместе прошли плен. "Мы люди гражданские, много сделать не могли. Так, по мелочи. Шины им проколоть, сахар в бензобак насыпать, где-то что-то отвинтить и раскрутить. Но об этом они так и не узнали. Иначе бы мы сейчас не разговаривали. Взяли нас за ролики в TikTok, как интернет-экстремистов. Но и ролики они все посмотреть не смогли, потому что дуб-дерево", - говорит Валерий.


Валерий и Ольга. "Семья Кошмариков", как они себя называют.

Ольга, музыкальный преподаватель, пробыла в плену десять дней. Отпустили, когда она начала задыхаться от тяжелой ангины. Но не отказали себе в удовольствии сообщить, что везут на расстрел (как всегда, с мешком на голове). А после ее просьбы позвонить мужу - что его больше нет. До этого спрашивали у нее: "Ты что, не могла себе херсонца найти, зачем тебе этот белорус?"

У Валерия спрашивали то же самое: "Не мог себе в Беларуси девку найти, чего ты сюда поперся?" А раз уж, дескать, приперся, должен был воспитывать жену, следить за тем, что она делает, не разрешать ролики для TikTok записывать. Валерий заметил: "У нас свобода слова". - "Какая свобода слова, ты что, Херсон - это Россия!”

Комагоров пробыл в плену два месяца. Из них месяц - в подвале. Куда его заносили после допросов и пыток, пристегивали к батарее. Отношение, как к белорусу, было особое: "У нас же с вами контракт!" Били жестко. "Одна смена приходит - бьют. Другая приходит - бьют. Потом, типа, стажеров каких-то привели - те тоже били". Впрочем, вспоминает Валерий, им было все равно кого, лишь бы бить. Точно так же били 74-летнего сокамерника и совсем молодых парнишек.




Стены херсонской пыточной

Потом стали вывозить под Херсон копать окопы и траншеи. Валерий вспоминает, что там стояли мобилизованные из "народных республик". Россияне к ним относились презрительно, особенно кадыровцы. "Их в лицо называли одноразовыми изделиями. Не здоровались даже с ними. А те воевать не хотели совсем. Кадыровцы роль заградотряда выполняли, чтобы они не поразбежались".

Валерий с Ольгой смеются, смотрят друг на друга влюбленными глазами. Совсем не жалеют, что остались. Воспринимают все пережитое как жутковатое, но приключение.

***

Влад - примерно их ровесник, ему 27 лет. Магистр социологии. До вторжения занимался офисной работой. Полноватый, хипстерского вида. Пьет чаи, курит хитсы, смотрит сериалы Netflix. Описывает себя как "доброго" и "ленивого" человека. Которого просто "загнали в угол". Он не только передавал нужные координаты украинской разведке, но и убивал оккупантов, один и в составе группы. Убивал без приказа, по своей инициативе. Из огнестрельного оружия и просто ножом.


Влад


Нашивка на рукаве Влада

"Не ждите от меня хардкора. Я не умываюсь кровью с молитвой святой матери-Украине, вытираясь вышитым рушником. Мне неинтересно смаковать детали этих убийств, я не садист. И Рэмбо из меня херовый. В барах не дерусь, вообще ни разу не траблмейкер. Мне нравятся фильмы Тарантино или Ричи, весь этот вайб, но не более того. Оружие, чтобы ощутить свою власть и превосходство, мне не нужно. Автомат замещает фаллос, вот это вот все. Я и до вторжения был полноценным человеком, самоутверждаться мне ни к чему. Оружие любовно не поглаживаю, я терпеть автомат не могу, чистить его еще.

Никогда бы не подумал, что могу отнять у кого-то жизнь, даже у таких выродков. Я делал это от отчаяния. Последней каплей для меня стало, когда в Одессе ракетным ударом убило Валерию Глодан с трехмесячной дочкой и ее маму. Лера моя одноклассница, замуж вышла, уехала в Одессу. Совсем недавно я листал ее страничку - класс, у Лерки животик. А тут читаю, что она "была". Меня это порвало в клочья просто.

Первое время я смотрел, как наш город словно накрывается куполом, как их клешни его пронизывают насквозь. И в какой-то момент подумал, что меня это заебало. Ну какого черта вы сюда приперлись, поломали все планы, многим жизни, отравили атмосферу, носитесь с этим своим аквафрешем, чешете бред всякий.

То, что я не похож на партизана (хотя кто знает, как они должны выглядеть), мне только помогло. Живот еще больше надувал, включал режим максимально додика - и вперед. Пусть посмотрят на меня сейчас. Вот такой колобок убивал здесь ваших. Как это делать - выучился по роликам в YouTube. Первый раз я себя допытывал: почему я ничего не чувствую, почему меня не паяет? Да потому что я не сделал ничего такого, что идет вразрез с моими внутренними убеждениями. Убил оккупанта - спас чьи-то жизни. У него дома могут быть дети, но, камон, он пришел сюда с оружием, чтобы нас убивать.

Когда-то я для себя решил, что если уж мне суждено было родиться украинцем, я хочу стать самым охуенным украинцем на свете. Но героизм на эмоциях - это не про меня. Я из тех, кто включает холодный разум. Поэтому мне не хотелось умереть за Украину. Я по мере своих сил приближал ее свободу и отстаивал свои ценности. Хотя с третьего месяца оккупации я вышел на ГУР и начал с ними сотрудничать, приказов убивать мне никто не давал. Они вообще красавчики, очень реалистично и гуманно относились к делу: не можешь сделать того-то - ну и хер с ним, войну мы от этого не проиграем, а ты жив будешь, можешь - зашибись, приблизишь еще на минуту освобождение своего города. Меня просто самого вкурвило, что я мало делаю, надо больше... Я рассказываю о страшных вещах, но у меня улыбка с лица не сходит - потому что я не могу надышаться этим вольным воздухом сейчас".

Мы общались с Владом в кафе "Літо", в парковой зоне в центре Херсона. Здесь любили тусоваться фээсбэшники и кадыровцы. Домой добираюсь на маршрутке. Случайная соседка спрашивает меня, знаю ли я, что такое рассвет. "Не все знают, я тоже не знала раньше, что так можно радоваться началу нового дня", - говорит Вера. Ее сын прошел через плен и пытки, брата убили, муж сейчас на войне. Она работает селекционером. Плачет, рассказывая, как россияне разграбили уникальный селекционный фонд. И все же улыбается сквозь слезы - сын и муж живы, оккупация закончилась.



Уже вечер. Священник Сергей Чудинович играет в темноте на фортепиано: "Гуцулко Ксеню / Я тобі на трембіті / Лиш одній в цілім світі / Розкажу про любов". Он осмелился отпеть ребят из теробороны, которые погибли в первый день войны в Сиреневом парке, пытаясь с коктейлями Молотова и автоматами остановить наступление россиян. Пережил плен, унижения и пытки. "Но не будем об этом, давайте я лучше вам анекдот расскажу. Мы и так слишком долго жалились, как тяжело жить под московским ярмом. Ну их к лешему".