4 апреля 1953 года в "Правде" было опубликовано "Сообщение Министерства внутренних дел СССР". Советские люди узнали, что знаменитое "дело врачей-убийц", якобы по наущению американской и израильской разведок умертвивших членов Политбюро Щербакова и Жданова и готовивших убийство Сталина и других членов правительства, было сфальсифицировано "руководством бывшего МГБ" и все арестованные по этому делу освобождены. А врач кремлевской больницы Лидия Тимашук, ранее награжденная орденом Ленина "за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц", лишена этой награды "в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами" дела. С этого началась вторая "бериевская оттепель", связанная с возвращением Берии в МВД после смерти Сталина и закончившаяся арестом Лаврентия Павловича 26 июня 1953 года.

Для современников это сообщение имело эффект разорвавшейся бомбы. Ведь всего двумя с половиной месяцами ранее, 13 января, та же "Правда" сообщила об аресте "группы врачей-вредителей". После этого по всей стране прошла массированная кампания против "подлых шпионов и убийц в белых халатах", имевшая явную антисемитскую направленность. Хотя среди арестованных врачей, имевших то или иное отношение к Лечебно-санитарному управлению Кремля и пользовавших высших лиц государства, было немало чистокровных русских, вроде бывшего начальника Лечсанупра П.И. Егорова и лечащего врача Сталина В.Н. Виноградова, однако в пропаганде упор был сделан на лиц с еврейскими фамилиями, которых среди арестованных было большинство. Процесс "врачей-вредителей" Сталин собирался сделать стержнем масштабной антиеврейской кампании, превратить в политический процесс по образцу процессов 30-х годов, с привлечением к суду членов Президиума ЦК (первыми кандидатами на вылет были Молотов и Микоян, подвергнутые Сталиным резкой критике на пленуме после XIX партсъезда). Но смерть диктатора сделала процесс неактуальным. И его преемники поспешили избавиться от заложенной генералиссимусом мины, на которой свободно мог подорваться любой из них. Ведь от сломленных пытками и конвейерными допросами несчастных медиков можно было получить смертоносные показания на кого угодно.

А началось "дело врачей" с ареста в ноябре 1950 года по делу Еврейского антифашистского комитета Якова Этингера, кстати сказать, личного врача Берии. Под воздействием костоломов из МГБ и длительного пребывания в камере-холодильнике (личном изобретении министра Абакумова) несчастный "признался", что неправильным лечением намеренно отправил на тот свет секретаря ЦК Щербакова и собирался сократить жизненный путь ряда других партийных руководителей. На самом деле Щербаков был тяжелым алкоголиком и умер от неумеренных возлияний по случаю празднования дня Победы 9 мая 1945 года, так что вины врачей тут никакой не было. Но Абакумов хотел создать новое громкое дело. Да вот беда: не выдержав пребывания в камере-холодильнике, Этингер скоропостижно скончался. Теперь Абакумов решил, что нет смысла давать ход показаниям о "медицинских покушениях" на жизнь вождей, раз подследственный уже умер. И в этом, как оказалось, была роковая ошибка Виктора Семеновича. Следователь Михаил Рюмин накатал на Абакумова донос: тот, мол, сознательно "смазал террористические намерения Этингера" и умышленно умертвил этого важного свидетеля. Донос попал к Маленкову, а от него – к Сталину.

В июле 1951 года Абакумов был снят с поста главы МГБ и арестован. В закрытом письме ЦК по поводу ареста Абакумова утверждалось: "Среди врачей несомненно существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершённые в недавнем прошлом, как преступления врача Плетнёва и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В.В. Куйбышева и Максима Горького". Тогда, кстати сказать, Абакумов, стараясь отвести от себя обвинения в убийстве Этингера, заявил следователям, что знать не знает ни о каких карцерах-холодильниках. "Ах, не знаешь? - ухмыльнулись следователи. - Ну, так узнаешь!" И бывшего шефа МГБ посадили в такой карцер, из которого он вышел полным инвалидом.

Вероятно, знакомство с делом Этингера усилило у Сталина недоверие к собственным врачам. Стареющий диктатор мог всерьез опасаться, что кто-то из соратников попробует укоротить его жизнь с помощью медиков или заставить его уйти на заслуженный отдых по состоянию здоровья. 19 января 1952 года Владимир Виноградов в последний раз осматривал Сталина и, обнаружив повышенное артериальное давление, чреватое инсультом, порекомендовал диктатору ограничить свою активность. После чего Сталин навсегда отказался от услуг Виноградова.

Произведенный в генералы и назначенный заместителем главы МГБ Рюмин стал по приказу Сталина и нового министра С.Д. Игнатьева сооружать "дело врачей". Вскоре, в июле 1952 года, на свет была извлечена написанная в 1948 году докладная записка врача Лидии Тимашук на имя начальника охраны Сталина Н.С. Власика. В ней сообщалось о неправильном диагнозе, поставленном Жданову Виноградовым, Егоровым и их коллегами по "Кремлевке". Вместо инфаркта, который с самого начала последней болезни Андрея Андреевича определила заведующая кабинетом электрокардиографии Тимашук, медицинские светила увидели у пациента "сердечную астму". Чтобы покрыть ошибку, при вскрытии свежие рубцы на сердце Жданова, свидетельствовавшие о недавнем инфаркте, кремлевские врачи характеризовали как "фокусы некроза", "очаги миомаляции" и др. Уже после смерти Сталина, когда Берия, чтобы иметь доказательства фальсификации "дела врачей", потребовал от подследственных честно рассказать о том, в чем именно они вынуждены были оговорить себя под давлением прежних следователей, Виноградов признался в записке на имя Берии от 27 марта 1953 года: "Все же необходимо признать, что у А.А. Жданова имелся инфаркт и отрицание его мною, профессором Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и методе лечения не было". Кстати сказать, это было совсем не то, что в тот момент нужно было Берии, и в сообщении МВД о прекращении "дела врачей" об ошибке в диагнозе болезни Жданова ничего не говорилось.

В 1948 году записке Тимашук не был дан ход, в частности, из-за близкой дружбы Власика с Егоровым (в 1952 году Власика арестовали). Теперь же Сталин самым серьезным образом отнесся к доносу. Были арестованы В.Н. Виноградов, П.И. Егоров, Г.И. Майоров, А.Н. Федоров, А.А. Бусалов, А.М. Гринштейн, М.С. Вовси, А.И. Фельдман, Я.С. Темкин и ряд других врачей, в основном евреев, упомянутых в записке Тимашук и в показаниях Этингера.

Тут была еще одна тонкость. Жданов, как и Щербаков, был завзятым алкоголиком, что и провоцировало его сердечные проблемы. Но об этом врачи предпочитали помалкивать, не упоминая, что вождь страдал "стыдной болезнью", и изобрели более обтекаемый диагноз "сердечная астма", с алкоголизмом прямо не связанный, не задумываясь при этом о возможных роковых последствиях такой "медицинской дипломатии".

Дело было еще в сравнительно низком уровне работы кремлевской медицины, развращенной привилегиями. К тому же Виноградов и другие врачи были перегружены, помимо собственно врачебных обязанностей, различными другими государственными и общественными нагрузками. И ошибка со Ждановым была отнюдь не первой на счету кремлевских медиков. Так, в 1939 году они не смогли диагностировать аппендицит у Крупской, а потом, когда начался перитонит, побоялись делать операцию, которая только и могла спасти жизнь вдовы Ленина. А в 1942 году, когда "всесоюзный староста" Калинин пожаловался на боли в кишечнике, вместо всестороннего обследования, на котором настаивала также проходившая по "делу врачей" С.Е. Карпай, В.Н. Виноградов, в то время главный терапевт Лечсанупра, ограничился клизмой, диетой и лекарствами. В результате рак кишечника у Калинина был выявлен лишь два года спустя, когда опухоль была уже неоперабельной. Да и тому же Жданову во время последней болезни на протяжении трех недель не снимались электрокардиограммы, хотя тяжелое состояние, в котором он находился, требовало постоянного медицинского контроля.

Другое дело, что злого умысла в действиях врачей не было. Была элементарная халатность и надежда на русское "авось". Но встает вопрос: верил ли сам Сталин в "заговор врачей"? Думаю, что Иосиф Виссарионович мог подозревать их если не в злом умысле на свою жизнь, то по крайней мере в некомпетентности (что в его глазах граничило с "вредительством"), раз решил в конце концов отказаться от их услуг. А вот международные корни заговора в лице американской разведки и сионистской организации "Джойнт" Иосиф Виссарионович, лично контролировавший ход следствия, придумал исходя из конкретной политической обстановки. Антисемитизм был ценен тем, что способен был мобилизовать массы, дав им привычный образ врага в лице "жидов". Американцы же идеально годились на роль вдохновителей заговора, так как были главным противником Сталина в идущей полным ходом холодной войне.

14 ноября 1952 года Рюмин был уволен из МГБ без объяснения причин и направлен рядовым контролером в Министерство госконтроля. Как можно понять из его покаянного письма Сталину, Михаилу Дмитриевичу ставилось в виду то, что он несколько месяцев "не применял крайних мер", то есть не бил подследственных, чем затянул сроки следствия. Действительная причина скорее всего лежала глубже. Сталин прямо потребовал у Игнатьева "убрать этого шибздика" Рюмина из МГБ. Дело приобрело политический характер: от арестованных врачей получили уже показания на жену Молотова Полину Жемчужину; очевидно, "расследование" вот-вот должно было затронуть политиков из высшего эшелона. Для завершения дела требовались более опытные и проверенные люди, а не патологический антисемит Рюмин, человек с пещерным уровнем интеллекта. Следствие стал курировать близкий к Берии заместитель министра госбезопасности С.А. Гоглидзе, старый кадровый чекист. Это обстоятельство, кстати сказать, опровергает версию о том, что, закрывая "дело врачей", Лаврентий Павлович прежде всего спасал свою шкуру. Непосредственно против Берии "дело врачей" направлено не было, но сам он не был причастен к его фабрикации. Поэтому оно удачно годилось для начатой им общей кампании либерализации режима. Однако попытка Лаврентия Павловича привлечь к уголовной ответственности близкого к Маленкову Игнатьева ускорила падение "лубянского маршала".