Ольга Садовская, "Комитет против пыток", Нижний Новгород

Я ему абсолютно доверяю: если завтра он мне скажет: "Садовская, прыгай с 15 этажа - не бойся, не разобьешься", я ему поверю. Раз говорит - значит, так и есть.

При этом Каляпин - человек уникальный со многих точек зрения. Он не юрист, он физик вообще. Он никогда не учился праву - прошел краткий курс по правам человека, и все. Я могу сказать, что он даст при этом фору чуть ли не всем моим знакомым профессионалам. Он гениальный самоучка. При этом совершенно не приспособленный к жизни.

Лет 5-6 назад он был в Вене на какой-то конференции. Я была дома. По-английски он не говорит ничего, кроме "one more double whisky, please". В полночь раздается, звонок и из трубки доносятся крики на грани отчаяния: "Оля! Я в Вене! В номере! У меня разряжается телефон! Я хочу есть! Я пить хочу! Что мне делать???" Мне кажется, что он там так не поел и не попил. И еще у него топографический кретинизм: он в незнакомом городе все время теряет дорогу и очень смешно выглядит при этом. А еще у него есть карликовые хохлатые собачки.

Станислав Дмитриевский, нижегородский правозащитник

Каляпин любит травить байки, и для красного словца горазд не то чтобы совсем уж приврать - просто вывернуть все так, чтобы получилось смешно. Особенно если на самом деле было не до смеха. Одна из его побасенок про Чечню начинается так: "Когда у Дмитриевского между ног разорвалась граната, он спрятался за ящиками с боеприпасами". Заливает, конечно... Граната действительно взорвалась, только метрах в двадцати от нас. А вот про ящики сущая правда. Умалчивается только, что со мной за сими ящиками от обстрела укрылся и сам Каляпин.

А я в ответ хочу рассказать историю о том, как Каляпин до глубины души растрогал чеченских ополченцев. Правда, в каляпинском варианте эта история называется "Как нас из-за Дмитриевского чуть не расстреляли". Первый раз мы приехали в Чечню в январе 1995 года. За свой счет - посмотреть, что здесь действительно происходит. Попали в Грозный в разгар самых тяжелых боев. Чтобы как-то вменяемо передвигаться по Северному Кавказу, я отксерил пару страниц из атласа СССР. На второй день при проверке документов чеченские бойцы увидели у меня эту карту. Вы, говорят, наверное, корректировщики огня. Я говорю: "Помилуйте, тут же практически масштаб глобуса!" Но ребята были из села - кажется, из Новых Атагов, про масштаб не совсем хорошо понимали, повели к командиру. Вот тут-то обычно Каляпин трагическим голосом и сообщает, что из-за меня, раздолбая, в этот момент он распрощался с жизнью.

Командир, однако, оказался вменяемым и с чувством юмора. А жили мы тогда небогато и оделись в поездку во что было. На мне была драная альпинистская пуховка, которую я, ползая под обстрелами, еще сильней порвал. Из меня летели пух и перья и поэтому, по замечанию Каляпина и радостно поддакивавших ему представителей обеих сторон вооруженного конфликта, я походил на большую драную курицу. А Каляпин надел в поездку последние ботинки, которые "просили каши". Зато у нас были крутые правозащитные документы.

Посмотрел командир на мои карты, на мою пуховку и особенно - на каляпинские ботинки, покачал головой и сказал что-то типа: "Кто ж в такой обуви права человека защищает?!". Послал куда-то своего бойца. Тот залез в разбитую ракетами, местами горящую пятиэтажку и минут через пять появился с парой крепких ботинок. Это были такие мохнато-волосатые унты. В брошенной квартире откопал. Игорю они чудесно подошли. После чего он забросил свои обноски на козырек подвала телефонной станции (мы потом в этом подвале поселились на ночку) и защеголял в обнове. Вот и вся история с несостоявшимся расстрелом.

Ботинки он долго еще и в Нижнем носил. А командир этот нас потом от снайперского огня собой закрывал... Поэтому теперь, когда говорят, что Каляпин продал Россию, я уточняю - чеченским боевикам за чукотские унты.

Интересно, что козырек на подвале телефонной станции от обстрелов не пострадал. Не исключено, что каляпинские дырявые ботинки на нем лежат до сих пор. Когда мы случаемся на Минутке, я неизменно призываю Игоря обследовать козырек на предмет наличия драгоценной реликвии боевой юности. А он мне отвечает: "Дурак ты, Дмитриевский!". А я никакой не дурак - просто, как археолог по "гражданской специальности", очень привязан к артефактам.

Татьяна Локшина, эксперт правозащитной организации Human Rights Watch

Первый раз мы с Каляпиным вместе работали в Чечне в октябре 2003 года. Он приехал из Нижнего в Назрань, в Ингушетию, где я к тому времени находилась уже дней пять, и мы должны были сразу двигаться в Грозный. Но Каляпин, который сутки не спал, сказал, что приляжет буквально на полчасика. В Грозном нас очень ждали, и я мучительно пыталась его разбудить. Пихала, обливала водой, верещала в ухо, тянула за руки и за ноги. Могу сказать с полной ответственностью: если Каляпин уже заснул, разбудить его невозможно.

Из невероятного я знаю, что он закончил музыкальную школу по классу фортепиано. Он ни разу при мне не играл, но рассказывал, как был "ботаником", отличником и играл на пианинах.

С Каляпиным самое интересное, наверное, это то, насколько его внешность не соответствует внутренней сущности. С виду такой квадратный, брутальный. Его регулярно принимают за "мента" или следователя. А на деле - тонкий, интеллигентный, в каких-то вещах очень ранимый. Но не "ботаник", безусловно.

Работает четко. С ним не страшно. Есть люди, с которыми не страшно - потому что они прикроют, не наделают глупостей, не сорвутся, не кинут, не захлебнутся эмоциями и не оставят тебя разгребать проблемы. Таких людей, к сожалению, не очень много. Игорь, безусловно, из этой категории.

Аркадий Бабченко, журналист

- Аркадий, я слышал, что вас с ним вроде в Нижнем в 2007-м повязали на марше. Как Каляпин ведет себя при задержании?

- Я не помню. Может, и сидели вместе в одном автобусе, но в памяти не осталось совершенно. То есть ведет он себя, видимо, тихо и спокойно. Как всегда - он вообще же тихий и спокойный, при этом в нем за километр чувствуется такая взрывная мощь, что держи меня семеро. Но в тот раз в автобусе он не взорвался, никого не покалечил, и поэтому этот факт прошел как-то мимо моего сознания.

Наталья Таубина, директор фонда "Общественный вердикт"

Меня всегда в нем поражает умение формулировать мысль и подать ее с жестикуляцией, чисто "по-каляпински". Рука на отлете - как будто державой потряхивает. А еще обычно, если ему в чем-то нужно меня убедить, он начинает со слов "ну ты же понимаешь..." И дальше понятно, что это действительно важная для него идея и будет убеждать, пока не убедит.

Еще никогда не позволит в его присутствии заплатить за еду. Причем это у него практически принцип, и будет обижаться, если попытаешься расплатиться сама (это, понятно, только на женщин распространяется).

Илья Шамазов, руководитель нижегородского отделения “Другой России”

В феврале 2006 года я и мой заместитель Евгений Лыгин накануне визита Путина в Нижегородскую область были похищены сотрудниками ФСБ и запрятаны под охрану в далекие лесные санатории. Якобы таким образом гарантируя безопасность главы государства. Ситуация, несмотря на традиционную настороженность к национал-большевикам, показалась тогда правозащитному сообществу настолько вопиющей, что столпы нижегородской правозащиты стали дружно помогать.

Тогда мы с Игорем и познакомились. Ребятам я рассказывал затем, что уже сам кабинет, уставленный дорогой мебелью, внушает уважение. Человек, восседающий во главе длинного стола, сразу кажется успешным организатором и начальником. Хохмил, конечно. А уважением проникся из-за редкой для правозащитников дельности и хватки.

Игорь Александрович очень четко понимает, что есть его дело и как именно его делать. Частенько, возвращаясь в ночи домой мимо офиса, я с удовольствием заглядывал к неспящему Игорю: выпить чаю и скоротать часок в диспутах на околополитические или экономические темы. Надо ли говорить, что позиции наши диаметрально противоположны по всем вопросам, кроме вопросов человеческой порядочности. Он обладатель капиталистического сознания, но его высказывания лишены налета политиканства, так подмывающего доверие к либеральным лидерам. Говорит как есть, у нас это больше ценится.

Не знаю, как оно сейчас кончится, но после победы национал-большевизма, уверен, мы назначим Каляпина руководителем общероссийской службы гражданского контроля за правоохранительными органами. А не захочет, так заставим.

Оксана Челышева, правозащитник

Работа, связанная с расследованием пыток и других "шалостей" правоохранительных органов Чечни, и опасна, и трудна. Ведется она в регионе, где сложились "особые" условия. Поэтому требует "особых" методов.

Во-первых, создание мобильных групп было инициировано Комитетом после циничного и зверского убийства Натальи Эстемировой и последовавшего за ним мучительного решения закрыть офис Правозащитного центра "Мемориал" в Грозном. Мы, коллеги Наташи, поддержали и поняли это решение. Никто не хочет и не может терять друзей, какой бы высокой ни была миссия. Однако сворачивание всей работы в Чечне означало бы победу тех, кто убил Наташу. Это означало бы, что страшный принцип наших дней "нет человека - нет проблемы" принял космические пропорции. Такие немногие, как Наташа, давали слово сотням тех, кто никогда без нее не был бы услышан. Чечня превратилась бы в зону абсолютного молчания. Именно поэтому Игорь Каляпин и Стас Дмитриевский, как всегда вдвоем, стали думать о том, что сделать, чтобы убийство Наташи не стало еще более страшным и глубоким погружением во мрак.

Во-вторых, созданный в Чечне особый режим "мирной" жизни не предполагает даже гипотетической возможности для местных жителей сделать "шаг в сторону". У Комитета против пыток в течение многих лет был грозненский офис, где шел прием граждан, где работали местные адвокаты, которые пытались решать проблемы через местные суды и местные органы власти. И, естественно, они пытались быть "конструктивными" в диалоге с властью, ходили на всякие собрания у местного омбудсмена. Однако это не было гарантией безопасности для сотрудников и членов их семей. А потому они постепенно стали уходить с работы.

Именно поэтому главным принципом работы мобильных групп правозащитников стал вахтовый принцип. Группы собираются из представителей разных правозащитных организаций из разных регионов. Они меняют друг друга, передавая дела. Расследование каждого из тех шестнадцати дел, которые находятся в производстве мобильной группы, ведется не одним следователем. Вся информация имеется в распоряжении не одного Игоря Каляпина, а всех участников мобильной группы. Она хранится не только в Чечне, но и немедленно передается в Нижний Новгород. То есть если власти попытаются создать проблемы для одного из членов команды Каляпина или даже для одной из мобильных групп, то такая схема работы все равно не остановит ход общественного расследования.

А теперь - снова к вопросу, почему же "женщин не берут в космонавты". В Чечне у мобильных групп есть "база". И она полностью соответствует специфике работы: приехали мужики на вахту, суровые будни, неспокойное место, постоянная сосредоточенность. Все живут в одной квартире. Если там же будет жить и женщина, это неизбежно даст повод для осуждения со стороны всяких мракобесов. Можно, конечно, на это наплевать, но там и так непросто все. Кроме того, это вопрос доверия со стороны местного населения, в том числе и стариков. Игорь комментирует: "Нас там моментально ославят как пропагандистов разврата, осквернителей исламских ценностей и чеченских адатов. Селить женщину персонально в гостинице - непозволительная роскошь и, опять же, неспокойно. А насчет самоотречения... Ну какое к черту отречение? На месяц же ездят, не на год. Любая экспедиция, геопартия - куда более суровое испытание. Ни к чему там это".