Если попытаться определить основные художественные особенности сегодняшней официальной пропаганды совсем коротко, в двух буквально словах, то это обнажение приема. Это ее принципиально отличает от ее безусловного прототипа - пропаганды советской.

Пропаганда - что советская, что нынешняя - во все времена занималась одним делом: она с разной степенью вдохновенности врала, облегчая тем самым интеллектуальную задачу хотя бы чуть-чуть думающего обывателя.

Обыватель, даже лишенный доступа к информации, твердо знал: дело обстоит прямо противоположным образом тому, что рисует ему газета или телевизор. Но если советский иллюзионист работал с ширмой, напуская всяческого тумана относительно таинств своей профессии, то нынешние распиливают тетку в золоченом платье прямо на глазах у почтенной публики, безо всяких загадочных улыбочек, без розового дыма, без чалмы и прочих трахтибидохов.

Это и понятно: советская пропаганда, тоталитарная по определению, своей целевой аудиторией числила все совокупное население огромной страны. Нынешние фокусники, ясно осознавая новую информационно-технологическую ситуацию в стране и мире, рассчитывают лишь на тех, кто сам обманываться рад, а таких, к их величайшей радости, пруд пруди. А те, кто им не верит? Ну, не верят и не надо - пусть сидят дома и в наш цирк не ходят. А если сунутся со своим скепсисом, то уж - по обстоятельствам.

Тому, кто в цирк не ходит, приходится самому воспроизводить картину обступающей его со всех сторон социальной жизни.

Вот, например, у всего того, что связано с грузинскими событиями, из множества разноречивых и противоречащих друг другу интерпретаций как-то особенно ярко выделяются две.

Одна – официальная, та, что для посетителей цирка.

Это защита. Защита своих граждан. Вам можно, а нам нельзя? Вы что, можете что-то возразить? Двойные, что ли, стандарты у вас? Так так и скажите. То есть как это не наши граждане? А вы у них паспорта посмотрели? Так посмотрите. То есть как это мы нарушили границы? Там же наши граждане, вам же сказали, вы что, тупые совсем?

Мне, вообще-то говоря, очень нравится, когда сильное и справедливое государство защищает жизнь, здоровье, права и достоинство своих граждан, где бы они ни находились. Но в данном случае именно это самое "где бы они ни находились" является моментом ключевым, чтобы не сказать роковым.

Я, кажется, усвоил, что надо сделать, чтобы обратить на себя и на свои проблемы внимание родного государства. Во-первых, бесполезно находиться в пределах собственной страны. Государство страдает дальнозоркостью и различает своих граждан только на очень большом удалении. Но и это не все. Все сложнее и причудливее.

Не в любой точке земного шара тебя разглядят, вот в чем дело. Если ты подвергся ментовскому гоп-стопу в Душанбе или тебя как шпиона и пособника сволокли на минский цугундер, надейся только на себя и на свой фарт.

Тебя защитят, непременно защитят, причем независимо от того, нуждаешься ли ты в таковой защите, - но только в том случае, если ты волею обстоятельств окажешься на той территории, каковая в процессе твоей защиты может быть изъята в пользу защищающего. Так сказать, символический гонорар за твою защиту. Так что, сограждане, запомните. Наиболее защищены вы там, где стреляют и где под боком сидит 58-я армия. А иначе – уж извините.

"Мы что, не можем защитить жизнь своих граждан?" - со сдержанным и благородным негодованием в голосе вопрошает один из участников парного конферанса г-н Путин. "А если мы защищаем свои жизни, - со свойственным ему тонким сарказмом продолжает он, - то у нас отберут колбасу?" "У нас выбор какой? - вкрадчиво идет он на коду. - Между колбасой и жизнью?" И эффектно заканчивает на манер провинциального адвоката: "Мы выбираем жизнь!"

"Мы" - это хорошо. В позднесоветские годы в интересах незыблемости основ единственно верного учения, страна (это я для тех, кто помоложе) сильно обесколбасела. Партия и правительство, как и теперь, тоже выбрали тогда жизнь, не сильно, впрочем, отказывая себе и в колбасе. Жизнь - уж такую, какая она была, то есть безо всякой особенной колбасы, - они выбрали для вверенного им населения.

Ладно, бог с ней, с колбасой. Колбаса как универсальный символ социального успеха советского человека - это вообще отдельная историко-культурологическая тема, да и наговорено на эту тему уйма всего.

Другая же картина происходящего укладывается в хорошо знакомую с детства большинству россиян пацанско-приблатненную логику, каковая, скажем попутно, верно служит основным движущим механизмом различных внешнеполитических телодвижений российского руководства. Эта логика схематически выглядит примерно так: "Короче, пацаны, харэ мне в сявках ходить. Я уже, типа, подрос, бицепсов накачал, фиксу вставил, перо на бабулькины сахарные щипчики выменял, и ваще я теперь при делах. Хватит, короче, во дворе одному только Жорке-Даблъю быковать. Я тоже крутой. Я тоже хочу. И буду. И четвертый подъезд - мой! Понял, блядь? За кого захочу, буду заступаться. У кого захочу, мелочь отберу. И нех... мне тут!"

Эта картинка не очень-то скрыта за семью замками официальной риторики. Она довольно легко и органично просвечивает сквозь галлюциногенную пропагандистскую туфту, являя себя в виде судьбоносных словечек и примочек, хорошо усвоенных в школе питерских подворотен.

Прием обнажен. Он обнажен, как торс бывшего российского президента. Он гол как сокол. Гол, как король.