Мутными волнами Интернета прибило к берегу чудесный документ, поражающий социальным оптимизмом, столь, казалось бы, неуместным в наше пасмурное время. Читая его, понимаешь, что не все так кисло и нудно в нашей стране. Что есть еще место и активной гражданской позиции, и непредвзятому взгляду на жизнь, и здоровому критицизму, и готовности сопротивляться неизбежному, казалось бы, злу. Что не все еще поддались столь соблазнительным апатии и циничному равнодушию.

Текст этот в виде листовки не так давно был обнаружен некоторыми жителями российского города Воронежа в собственных почтовых ящиках. Некоторыми он был прочтен, оценен по достоинству и предан более широкой огласке.

Вот и я не считаю правильным не поделиться с дорогим читателем своей эстетической радостью. Привожу этот документ в несколько сокращенном виде, деликатно купируя имена реально существующих персонажей и, увы, не находя в себе сил удержаться от неизбежно возникающих по ходу чтения комментариев. Вот он, этот документ.

Называется он – в духе позднего Толстого - так: "Это страшно, но это правда".

Но на этом Толстой, слава богу, заканчивается. А начинается все это дело так:

"На данных выборах наш город может взять под свою власть гомосексуально настроенный житель нашей страны (следует имя гомосексуально настроенного жителя). Не секрет, что сейчас в Администрации Президента большинство работников – это люди, которые гомосексуализм считают высшим проявлением верности. Достаточно знать их имена (следует перечень их имен). В нашем городе они продвигают любовника главы местного... (следуют название учреждения, имя руководителя учреждения и имя "любовника").

Дальше: "Верха цинизма для этих людей не существует. NN даже женился на дочери своего любовника, что бы (здесь и дальше орфография подлинника) как можно чаще встречаться со своим покровителем". (Что же это напоминает-то? Уж точно не Толстой. А! Точно. "Лолита". Только там все наоборот). Более того, для прикрытия даже завел ребенка. Как говорится, ничего святого!" (И правда ведь!)

Чуть дальше - фраза, даже на фоне всего прочего поражающая воображение некоторой темноватостью смысла и импрессионистической прихотливостью синтаксиса: "Мы не являемся гомофобами, но уверенны (снова орфография подлинника), что в нашем городе им не место". Только не надо, пожалуйста, ерничать и требовать разъяснений на тему того, что кому, мол, именно не место "в нашем городе". Кому надо, тому и не место! А художника, чтобы вы знали, надо судить только по законам, установленным им самим.

Ладно. Дальше мы читаем: "Мы уверенны (опять), что наш президент не знает, что творится в его окружении. Иначе возникает вопрос – с кем он?" (Ничего себе поворот!)

Так. Дальше - про то, во что превратилась Москва под управлением "гомосексуалиста Лужкова". Это понятно, во что превратилась. Не Москва, а сплошной гей-парад, как легко заметить.

Ну и так далее.

А вот венчает этот выдающийся в своем роде документ самая, по-моему, ударная, хотя и несколько неожиданная фраза, имеющая шанс войти в анналы наряду с, допустим, Карфагеном, который должен быть разрушен. Итак, внимание: "Наша задача не позволить превратить Воронеж в Амстердам".

В Воронеже я никогда не был. А потому мои представления об этом городе ограничиваются Петровским флотом, Платоновым и Мандельштамом. Самая же ранняя, а потому и самая прочная ассоциация, связанная с этим городом, воплощена в дурацкой прибаутке "Москва – Воронеж, хер догонишь". В последние же пару-тройку лет слово "Воронеж" все чаще мелькает в связи с особыми взаимоотношениями, возникающими время от времени между некоторыми иностранными гражданами и наиболее чувствительными к пагубному амстердамскому влиянию группами патриотически настроенных горожан.

А в Амстердаме я был. Совсем недолго, но был. И поразил меня этот город удивительным даже на фоне прочих европейских городов духом волшебной, несказанной свободы, человеческой соразмерностью городского ландшафта, будничной праздничностью разноцветной толпы, ненатужным расположением к тебе первого встречного, ощущением покоя и безопасности, не покидающим тебя в самом глухом закутке. Впрочем, вполне возможно, что мои ощущения абсолютно случайны, что мне просто повезло не быть ограбленным полуночным наркоманом, не быть изнасилованным проститутками в квартале красных фонарей или не быть совращенным среди бела дня теми – то ли гомофобами, то ли наоборот, - кому "не место в нашем городе". Ведь в Воронеже, согласитесь, тоже не всякому иностранцу уделяется чуткое внимание со стороны неравнодушной общественности.

В Воронеже я, повторяю, не был, поэтому не имею возможности в полной мере оценить степень опасности превращения этого славного города в эсхатологический Амстердам. В Воронеже я не был, поэтому мне трудно судить о степени могущества "гомосексуально настроенного жителя нашей страны", способного в одиночестве проделать то, что не удалось даже и самому Петру Великому, то есть превратить хотя бы один российский город в Амстердам.

В Воронеже я не был, но что-то подсказывает мне, что задача "не позволить превратить Воронеж в Амстердам" кажется невыполнимой лишь на первый взгляд. Неизбежность такого превращения – делайте со мною что хотите - не кажется мне фатальной. Неисправимый исторический оптимист, я почему-то верю: не быть Воронежу Амстердамом. Ну, по крайней мере в обозримом будущем.