Сначала - о чем все это. Это чтобы отделаться от нудных притязаний того рода читателей, которым обязательно надо знать, "про что" написано или рассказано. Мораль, типа, им нужна, "пойнт", как выражаются теперь некоторые редакторы некоторых периодических изданий. Иначе ему, этому читателю, видите ли, неинтересно читать. Что ж, уважим такого читателя и скажем во первых же строках, что речь тут, видимо, пойдет о доверии и недоверии. Вернее, о тонкой, но крепкой связи между доверием и законом. Между неукоснительностью закона, в какие бы причудливые формы эта самая неукоснительность ни выливалась, и презумпцией невиновности, прочно вошедшей в основу поведенческой модели некоторых граждан, выросших в некоторых странах нашей общей планеты.

И именно эта тонкая связь, как нам кажется, объединяет два непритязательных сюжета с непосредственным участием автора. Объединяет их, разумеется, не только эта слегка надуманная, между нами говоря, связь. Куда надежнее и нагляднее их объединяет единство времени и места, ибо обе эти истории случились осенью прошлого года на восточном побережье Соединенных Штатов, хотя и в разных городах.

В один из этих дней автор был приглашен на ужин в дом своего давнего знакомого - симпатичнейшего профессора-слависта и его русской жены, тоже профессора. Когда я уже собирался выходить из гостиницы, мне позвонил профессор и сказал: "У нас будет сегодня русский ужин. Селедка, винегрет, борщ. Ты ведь и сам понимаешь, что полагается к такому ужину?" "Да уж понимаю, не маленький", - сказал я. "Только понимаешь в чем дело, - сказал профессор, - она (здесь он почему-то впал в конспиративную эвфемистичность) у меня дома почему-то не обнаружилась. Закончилась, видимо. У меня к тебе огромная просьба. Купи ее по дороге. Магазин как раз посредине между твоей гостиницей и моим домом. Магазин открыт до семи. Если ты прямо сейчас выйдешь, ты успеешь. Я бы сам сходил, но я тут в фартуке у плиты". "Конечно, - говорю, - какие проблемы!"

В магазин я успел. "Дайте, - говорю, - пожалуйста, мне бутылку "Абсолюта". "Конечно, конечно, - говорит продавец, - ноу проблем. Только дайте мне, пожалуйста, удостоверение вашей личности". "Это еще зачем!" - удивился я. "Необходимо подтверждение, что вам больше двадцати одного года". - "А что, без документа это не вполне заметно?" - спросил я. "Мне это более или менее понятно, - дипломатично сказал продавец, - но нужен документ, который бы это подтверждал. Таков закон". "Ничего себе!" - подумал я, шаря по карманам и никакого документа, разумеется, не находя. "Я оставил свой паспорт в гостинице, - говорю я. - Может, так как-нибудь?" "Сожалею, - сказал продавец, - но таков закон". Слово "закон" он произносил с заглавной буквы.

Когда я рассказал хозяевам о своем фиаско, профессор сурово сказал: "Что ты хочешь: Америка - это страна кафкианской бюрократии. Извини, я забыл тебя предупредить, чтобы ты взял паспорт". И мы весь вечер сопровождали селедку и борщ какой-то калифорнийской кислятиной.

Вторая история такая. После моего вечера в одном из колледжей Гарварда и последовавших за ним традиционных посиделок в какой-то студенческой забегаловке я был отведен на ночлег. Ночевать меня привели в общежитие. Почему-то в женское. Видимо, именно там нашлась свободная комната.

Сопроводившая меня студентка сказала: "Вот ваша комната. Вот ваши полотенца. Вот там, в общем коридоре, туалет и душ. Отдыхайте, отсыпайтесь. А завтра в десять утра я зайду за вами и провожу на автобусную станцию. О'кей?" О'кей", - сказал я. Когда она ушла, я лег в постель и с немыслимым облегчением заснул - сказывалась разница во времени.

Но эта же самая разница во времени пробудила меня в полпятого утра. Поворочавшись какое-то время в кровати, я все же поднялся. В том, в чем я был, я на цыпочках, чтобы никого не будить, вышел в коридор и направился в сторону коммунальных удобств. Легкому щелчку, раздавшемуся за моей спиной, я не придал никакого значения. А зря. Когда я во всем том, в чем я был, и с полотенцем на шее вышел из душа и подошел к своей двери, я понял, что дверь захлопнулась и мой маленький временный рай оказался для меня утерянным - если не навсегда, то по крайней мере до десяти утра.

Это теперь смешно. А в тот момент - не очень. Идиотская, многократно описанная в художественной литературе ситуация меня как-то не слишком развеселила, как я ни пытался представить себе со стороны эту милую картину: стоит человек в трусах, тапках и с полотенцем на шее в чужом городе, в чужой стране, в коридоре женского общежития и не знает, что делать. Да и что тут сделаешь, если все вещи, включая паспорт и телефон, остались там, в запертой комнате?

Простояв некоторое время в бесплодной задумчивости, я, ничуть не обольщаясь на предмет неизбежных последствий, все же робко постучался в одну из дверей. Постучался раз. Постучался два, уже погромче. Отступать-то некуда. После третьей моей попытки дверь приоткрылась, и из-за двери показалась заспанная девичья физиономия. Физиономия, увидев меня, произнесла дежурное "упс!", и дверь немедленно захлопнулась.

Вот тут мне уже стало совсем не смешно, ибо мое услужливое воображение сразу же выстроило для меня вполне апокалиптическую композицию, в центре которой располагался я сам и где к моим трусам, тапкам и полотенцу на шее прилагались еще и полицейские браслеты, застегнутые на запястьях. Я так и представил себе, что вот прямо сейчас ворвутся сюда двое бугаев с дубинками, револьверами и огромными рычащими псами, торопливо сообщат мне, что я имею право хранить молчание, и сволокут меня на остаток ночлега в свой американский обезьянник. Короче говоря, я не только на сто процентов был уверен в том, что эта барышня немедленно вызовет полицию, но я еще к тому же и осознавал, что это вполне естественно в сложившейся ситуации. В ситуации, когда к тебе в дверь ломится полуодетый маньяк.

Сколько времени я простоял посреди этого проклятого коридора ко всему готовым столбом, я не знаю. Но в какой-то момент дверь снова открылась и из нее вышла та самая барышня, уже одетая. Выйдя, она сказала "Хай!" и спросила, не может ли она мне чем-нибудь помочь. Когда я торопливо на своем более чем условном английском с широким применением мимики и жестов объяснил ей, что произошло, она - что естественно - расхохоталась и тут же извинилась за недостаточно тактичное отношение к чужой беде. Она попросила подождать несколько минут и ушла куда-то. Через эти самые несколько минут она вернулась с запасным ключом от моей двери, и я, буквально извиваясь всем телом в пароксизме глубочайшей благодарности, водворился в свою маленькую, но такую милую, такую очаровательную и такую уютную каморку. Но, как легко догадаться, уже не заснул.