Наш суд по выставке «Запретное искусство – 2006» долго уже идет, у нас скоро два года подписка о невыезде. И понятно, что собственное отношение к этому развивается. Я свое много раз высказывал, оно не оставалось одним и тем же. Я писал об этом («Искусство табу», к примеру).

На данный момент я пришел к мысли, что это дело, вообще говоря, мы проиграли. Не в судебном плане. В суде приговор будет обвинительный – это понятно. Но мы проиграли дело о выставке «Запретное искусство – 2006» потому, что те ценности, которые я разделяю, наши ценности, их, в общем-то, предали.

Что я имею ввиду? Музей и общественный центр имени Андрей Сахарова – это единственное учреждение культуры в стране, которое выполняет функции музея и одновременно общественного центра. Это не значит, что функция общественного центра – предоставлять помещение разным общественным организациям для проведения их встреч и т.д. Это значит, что мы брали на себя миссию говорить об острых и важных проблемах как музей имени Сахарова, и говорили об этом как учреждение культуры. Теми средствами, которые для культуры адекватны и естественны.

Для меня, в отличие от Андрея Ерофеева, речь идет не только об искусстве, но и о вызове Русской православной церкви (РПЦ). Я чувствую это как ее претензии на духовное и идеологическое господство в нашем обществе. Я этих претензий не принимаю, меня они дико раздражают. Выставка «Осторожно, религия!» оказалась узловым, поворотным моментом. Я совершенно не ожидал, что эти претензии сфокусируются на этой выставке. Это получилось таким катализатором.

Музей и общественный центр Сахарова выступил тогда единственным институтом, который прямо выставкой «Осторожно, религия!» заявил, что мы против претензий РПЦ на духовное идеологическое господство в обществе. Дальше церковь сумела очень много сделать. Священники в армии появились. Сейчас уже второй так называемый учебник написан по православию. Эти события в течение этих лет как-то развились, и я не вижу ни одного института, который бы этой тенденции противостоял, кроме правозащитников. Была какая-то группа учителей, которая как могла сопротивлялась. Но дело в том, что это не институты, это была группа единомышленников, которых это тревожит.

Когда появилась выставка «Запретное искусство – 2006», для меня речь шла о противостоянии этим претензиям церкви. Там три предмета являются центром особого внимания, спора и конфликта. Первое – это религиозные символы не для выражения веры в бога, совершенно в другом контексте для выражения каких-то других идей и отношения художника к тому, что происходит. Второе – это границы эротики и порнографии, третье – использование нецензурной лексики в искусстве. Это часто необходимо и оправданно в современном искусстве. Хотя часто можно и без этого обойтись.

Я считаю, что наши ценности предали. Потому что на процессе по выставке «Осторожно, религия!» участником процесса был Музей в лице меня как директора. И это придавало противостоянию определенный статус. Т.е. был субъект по процессу – Музей. А сейчас на процессе бодаются уволенный из Третьяковской галереи Андрей Ерофеев и практически уволенный из Музея имени Сахарова Юрий Самодуров. Я говорю «уволенный», потому что я подал заявление об уходе по собственному желанию после того, как мне сказали: «Мы приняли решение вас сменить». Это решение было в основном из-за выставки, но не только, были и другие конфликты между мной и учредителями.

Получилось так, что для общественного мнения в этом суде РПЦ противостоят бывший куратор, заведующий отдела Третьяковки Андрей Ерофеев, хотя он делал эту выставку не как завотдела Третьяковки, а как искусствовед, и я, который делал выставку в качестве директора Музея и после этого стал никем. Т.е. меня сделали никем. И получается, что с одной стороны против нас церковь действует руками «Народного собора» и ряда других организаций, а на этой стороне субъекта нет.

Ни один институт культуры в этом суде не отстаивает право на светское государство, на светское пространство деятельности для институтов культуры, где цензура церкви неуместна, где она не принимается. Может быть плохое искусство, может быть хорошее, но это искусство не оглядывается на то, что считают РПЦ и верующие. Должна быть у светского такая территория, и ее должен кто-то защищать. Раньше это защищал Музей и Общественный центр им. Андрея Сахарова. И даже если найдется галерея, которая покажет эту выставку, это будет лишено уже политической координаты, это будет внутри искусства.

Мы говорили о том, что это будет программа на несколько лет. Мы объявили об этом на выставке «Запретное искусство – 2006». Дальше мы хотели сделать «Запретное искусство – 2007», «Запретное искусство – 2008», «Запретное искусство – 2009». Уже прошло три года, когда этого никто не сделал. Музей Сахарова от этого отказался. Музей в этом смысле эти ценности предал. Члены Фонда Сахарова не считают это искусством, к сожалению. В этом смысле они не одиноки, это не считает искусством масса людей. Не только Светлана Алексеевна Ганнушкина, Сергей Адамович Ковалев или Елена Георгиевна Боннэр. Для них это все что-то ужасное и непонятное.

Но дело не в этом. Неважно, насколько это нравится или не нравится, насколько это любил сам Андрей Дмитриевич Сахаров. Я видел подписи в нашу защиту от Боннэр и Ковалева, но одно дело сказать, что за это нельзя судить, другое дело – показать выставку «Запретное искусство – 2007», «Запретное искусство – 2008», «Запретное искусство – 2009» на своей территории, придав этому принципиальное политическое звучание. Показать, что мы не принимаем политических претензий РПЦ на духовное господство в обществе.

Субъект, который не принимал, – пропал. Музей был таким субъектом, когда я был его директором. В этом суде его нет. Поэтому в общественном мнении этот процесс существует как препирательство странных, конфликтных, неуживчивых людей, которым чего-то нам не хватало. Как сказал Сергей Адамович Ковалев на Радио «Свобода» обо мне: «Вы хотели скандала, вы его получили».

Был бы я директором другого музея - я бы, наверное, побоялся провести эти выставки. Я и здесь думал... боялся и на самом деле не хотел скандала. Но я не хотел уступить, я не мог уступить. И не жалею, хотя меня за это поперли из музея. Я считал своим профессиональным долгом говорить об острых проблемах, в том числе языком современного искусства. Это стало той точкой, которая, оказывается, всех задела. У других конфессий, кстати, претензий таких нет. Они есть только у РПЦ.