Пройдет пара десятилетий, и историки будут яростно спорить: с какого момента финал путинизма был запрограммирован на кровавую развязку. Моя версия – с 22 октября 2010 года наша страна прошла точку невозврата, утратив шанс избрать путь мирного эволюционного реформирования (обычно именно это сейчас принято называть «перестройкой»^*). И я надеюсь, что работающие с первоисточниками исследователи примут во внимание мою версию.

Итак, 22 октября общественность одновременно узнала, что:

а) обвинение требует для Ходорковского и Лебедева 14 лет нового заключения, и даже если суд, а потом и кассация скинут, как положено, пару лет и срок отбытия отсчитают с первого ареста 2003 года, то все равно выборы-2012 Михаил Борисович обречен^** встретить в камере – для чего, очевидно, весь второй процесс и замутили;

б) Госдума (как ей и положено, без дискуссий) запретила^*** привлеченным к административной ответственности за митинги и демонстрации (год после исполнения решения суда) организовывать легальные публичные акции, даже собрания, что означает введение фактического запрета для всего^**** протестного актива в обеих столицах;

в) новый мэр Москвы Собянин однозначно запретил митинг 31 октября на Триумфальной, сперва издевательски предложив собраться у гостиницы "Пекин", а требование убрать идиотскую загородку и пустить всех желающих с облегчением назвали провокацией.

Требования гособвинения в Хам-суде означает, что режим плевал на свою репутацию и готов демонстративно топтать правосудие перед лицом всего мира, а отечественную Фемиду можно по-прежнему изображать с завязанными глазами, но привязанной к койке шелковыми узами.

У Кремля явно создалось убеждение, что за ракетные соглашения с Вашингтоном, за возможное негласное одобрение удара по Ирану и за обещание Западной Европе интеграции он, подобно Брежневу, получил карт-бланш на уничтожение своих врагов и подавление независимого гражданского общества.

Режим, точнее, его «серый кардинал» Сурков, как это и свойственно важным сановникам «свежеиспеченных» режимов, питает иллюзию, что его власть навечно, поскольку, дескать, никогда не повторит он ошибок своих незадачливых предшественников (царя, эсеров и коммунистов) и не пойдет на уступки оппозиции. Но история – суровая наставница и любит внушать невежественным школярам свои представления о вечности. Часто с помощью розог, ибо ювенальная юстиция для нее не писана.

Ни один режим не санкционировал финальную для него демонстрацию протеста. Так было 14 июля в Париже, 10 марта в Санкт-Петербурге, 30 октября в Вене и Будапеште, 9 ноября в Берлине (угадайте, какого года), 19 августа в Москве... Стало ли от этого легче свергнутым правителям?

В борьбе со Стратегией-31 режим похоронил статью 31 Конституции. Такова судьба всех попыток дозированным давлением на деспотическую власть добиться, чтобы она соблюдала свое декоративное законодательство. С 1965 года диссиденты требовали от советской власти соблюдения прав и свобод, без формальных ограничений гарантированных сталинско-бухаринской конституцией 1936 года. В конце 80-х годов началась массовая борьба уже с властью КПСС. Попытка запретить людям просто быть инакомыслящими логично завершилась запретом КПСС, а распад Союза уже стал побочным эффектом от распада тоталитарной партии.

Конституцию нельзя соблюдать на 20%, предвкушая, что через пять лет ее будут соблюдать на 22,5%. Согласие отказаться от Триумфальной площади в пользу уголка Брестской улицы – это признание того, что оппозиция согласилась с властью в том, что конституционная норма мертва и что вместо права есть только возможность выпросить себе подачку. Это признание, что если Кремль (а Собянин – это уже непосредственно Кремль, а вовсе не якобы самодурствующий Лужков) кого-то куда-то не пускает, то так тому и быть.

В тот момент, когда отказ от конституционных прав становится общественным договором (то есть разделяется и управляющими, и управляемыми), конституция умирает. Так в 60-е годы умерла коммунистическая идея.

Но если нет смысла защищать эту конституцию, в которой 31-я статья была последней из еще действующих демократических норм, то на повестку дня выходит борьба за новую конституцию, а значит, и за учредительное собрание.

Кремлевские идеологи сделали из поражения своих предшественников в 1989-91 годах вывод – нельзя идти ни на какие потачки врагам. Те молодые люди, которым суждено стать вождями Пятой русской революции, тоже сделали вывод из поражения демократов – нужна будет жесткая люстрация, ибо если не охотиться на ведьм, то скоро ведьмы начнут охотиться на людей.

Нами руководят наглые и агрессивные невежды, вообразившие себя ловкими и изощренными политиками. Они не дрогнут пролить кровь – и она отольется стократно. Избежать применения ими силы невозможно. Они заигрались от безнаказанности. Возможно только минимизировать жертвы, противопоставив палачам гнев и сплоченность всего общества. Это важнейшая задача оппозиции. Новая же революция и жертвы уже неизбежны. Либералы могут послушаться Радзиховского и других доброжелателей и, убоявшись суровости истории, уйти из политической борьбы в блоги, в ударное строительство диванных партий и в суету просветительских фондиков. Умеренные прогрессисты могут оглушить себя и других, криками о том, что надо уметь договариваться с начальством, сколько именно миллиметров свободы можно выторговать сегодня, и о том, что, глядишь, и за хорошее поведение в бассейн пустят воду и можно будет прыгать с вышки, уже не ломая конечности.

Революция придет все равно. Кремль просто не оставил России другого выхода из исторического тупика. Я в принципе отвергаю расизм^***** и поэтому исхожу из того, что русский народ обязательно поставит такую же точку в истории нынешнего деспотического режима, как и другие народы в истории своих диктатур. Русские ничем не хуже филлипинцев, индонезийцев, пакистанцев, украинцев, чилийцев, аргентинцев, мексиканцев, парагвайцев…

Ходорковского и Лебедева освободит революция. В ревущие ноябрьские дни 1918-го тогдашние правители Второго рейха бросились вести переговоры о вхождении социал-демократов в правительство прямо в тюрьму Моабит, где оппозиционеры четыре года сидели «за измену кайзеру и фатерланду»: солдаты поднимали генералов на штыки, фронт рухнул под натиском английских, американских и французских танков, и уже некогда было ждать оформления указа о политической амнистии.

Когда на улицы Москвы выйдут не 20 тысяч разгневанных защитников демократии (предел либеральной мечты), но миллион голодных мещан, то уж гонцы если не от нынешних правителей, то от их следующей генерации наперегонки бросятся в читинский изолятор, чтобы, сталкиваясь от усердия лбами и приплясывая на полусогнутых конечностях, предлагать «уважаемому и дорогому Михаилу Борисовичу» на выбор место президента или там премьера с суперпуперполномочиями (только пусть остановит эту страшную толпу – Лубянку громят, так ... с ней, но ведь они и на Рублевку^****** выдвигаются).

Смертельным приговором деспотии является союз либералов и социалистов. Кремль знает это куда лучше еще не оперившейся отечественной оппозиции, то буквально началась профилактика – практически в один день правый консерватор депутат Мосгордумы единорос Мединский призвал стереть с карты Москвы имя цареубийцы Войкова, а Зюганов и его товарищи призвали расследовать вброс в госархив пачки фальшивых документов, уличающих сталинское руководство в катынском^******* расстреле. Тут «понятно» - правые и левые немедленно вцепляются друг в друга.

Я предлагаю революционную меру – мораторий на участие гражданского общества в исторических спорах.

Катынское дело коммуницировано Страсбургским судом. Пусть суд решит этот вопрос, который сегодня стал юридически-государственным. Гражданское общество может побывать зрителем. Государство уже признало вину большевистского режима за гибель царской семьи. При чем тут Войков, когда по всем городам и весям памятники Ленину, в каждом милицейском и эфэсбэшном кабинете «икона» Дзержинского. А ведь эти деятели куда более ответственные за гекатомбы жертв, чем бывший советский дипломат, за участие в екатеринбургском расстреле уже убитый белогвардейцем 80 лет назад. Пусть исторические споры гражданское общество России решит тогда, когда страна станет свободной, архивы будут открыты ученым, политическая цензура будет запрещена окончательно, а попытки государства вмешаться в споры историков будут всеми признаны позорными и недопустимыми.

Смешно умиляться тому, что правители, по приказам и по законам которых по всей стране непрестанно преследуют мирную оппозицию и просто гражданских активистов, экологов, правозащитников, ученых, предпринимателей, шпионят, пытают, фабрикуют уголовные дела, организуют до предела фальшивые показательные процессы, избивают и даже убивают, - что эти самые правители лицемерно осуждают репрессии 80-летней давности.

И по вопросам налоговой политике, и по вопросам советско-германского пакта пусть спорят специалисты. Гражданское общество должно выработать такое единство, чтобы власти четко понимали: если они прольют кровь, то на улицу выйдет весь народ. Другого пути предотвратить гражданскую войну нет. Все равно протест вырвется. Если выйдут тысячи, у карателей будет соблазн потопить смутьянов в крови. Дальше начнется «месть палачам» - классический сценарий соскальзывания к гражданской войне. Только решительный сверхмассовый протест в ответ на насилие способен обуздать тех, кто всегда готов приказать «патронов не жалеть».

Общие требования для объединенной оппозиции понятны: нет репрессиям, нет цензуре, свободу политзаключенным, честные и свободные выборы, свобода митингов и собраний.

^* Строго говоря, это не так. Еще 21 год назад «все знали», что перестройка – псевдоним авторитарной модернизации (об этом см. статью историка Марка Солонина). Либеральное политическое реформирование тогда называли «демократизацией».

^** Платон Леонидович – тоже, так и судьба у него такая, как у Каменева: получать столько же, сколько Зиновьев.

^*** Закон, сразу видно, нарушает три конституционные нормы: неприкосновенность личной жизни (никто не дает сотруднику префектуры или мэрии права запрашивать МВД о привлечении заявителя акции или требовать об участников акции личных данных); запрет на наказание, не вынесенное судом (КОАП РФ не предусматривает санкции в виде ограничения в пользовании гражданскими свободами в форме запрета быть организатором демонстрации); запрет на принятие законов, ограничивающих конституционные права и свободы - но кого волнуют такие мелочи.

^**** Право быть заявителем митингов осталось на сегодня только у категорически не поддерживающего Стратегию-31 Милова да у автора этих строк, "Стратегию", как и все остальные уличные безобразия, усиленно поддерживающего, но уже пять лет успешно «играющего в колобка».

^***** В моем понимании расизм – это манера ставить нравственные и интеллектуальные качества человека в зависимость от его этнического или расового происхождения.

^****** Не надо заранее трепетать в предчувствии пугачевских расправ в гнездышках «сладкой жизни». Например, как только польская «Солидарность» была легализована, она немедленно организовала экскурсии рабочих в поселки номенклатурных коттеджей (по-старому, госдач). Никто не пострадал, но Польская объединенная рабочая партия тут же потеряла всякую морально-политическую легитимность, и режим Ярузельского впоследствии уже опирался только на армию и спецслужбы.

^******* Но как же быть с захоронением расстрелянных поляков у села Медное Тверской области, до которого оккупанты не дошли?