Некоторые не до конца осознают, что произошло в России с принятием законов, карающих за так называемую пропаганду так называемого гомосексуализма.

Почему цивилизованная страна не может принять такое законодательство? Попробуем обойтись без воспоминаний о нацистской Германии или Советском Союзе. Сделаем вид, что этих двух государств с их гомофобными законами не было, что геев не истребляли наравне с евреями, инвалидами и цыганами, что в СССР за это не сажали в лагерь, что на зоне не превратили однополое насилие в средство усугубления массового унижения людей. Многим легко сделать вид, что этого не было: ведь они никогда не задумывались об этом раньше, не задумаются и теперь.

Закон же предусматривает, что сам по себе так называемый гомосексуализм 1) существует и 2) является преступлением (подобным, например, терроризму). Ни первое, ни второе неверно.

Первое неверно потому, что половое влечение человека – слишком сложная штука, которая не знает одной "нормы" – одинакового для всех случаев жизни союза мужчины и женщины, внешним выражением которого является одинаково протекающий половой акт, приводящий к появлению на свет потомства. Таков, возможно, абстрактный биологический замысел, но в реальной жизни каждый человек в половом отношении не равен не только другому, но и самому себе. Да и каждое живое существо тоже.

Считается, что людей (и не только), которых преимущественно привлекают особи одного с ними пола, обычно меньше, чем тех, кого привлекают представители другого пола. Но это не значит, что все люди сами точно распознают в себе свою половую ориентацию. Как правило, в силу того, что большинство ведет себя бесчеловечно по отношению к меньшинству, многие люди насильственно подавляют в себе влечение к представителям одного с ними пола.

Именно это грубое насилие над собственной личностью может стать и становилось источником не только частных человеческих трагедий, но и массовой истерии. Среди людей, потерявших на этой почве разум, особенно заметны и законодатели разных стран, в которых приняты законы, преследующие за так называемый гомосексуализм. Но венцом коллективного слабоумия является закон, преследующий за "пропаганду гомосексуализма". Сейчас этот закон уже действует в нескольких регионах России, в том числе в Ленинграде-Петербурге. Готовится его принятие и в Москве.

С равным успехом можно принять закон, преследующий за пропаганду "зимы" или "осени".
Однополое влечение, господа, - это такое же явление природы, как цветение сирени или град, солнечное затмение или полнолуние.
"Пропагандировать" его нельзя, невозможно.

Наоборот, если что-то и пропагандировали веками, так именно гомофобию. Она и возникла как первая реакция на странное сексуальное поведение особей, в результате которого не могло возникнуть потомства. Как только человечество накопило достаточные интеллектуальные силы для того, чтобы хотя бы на метафорическом уровне смириться с этим явлением природы, возникли и его удобоваримые неконфликтные описания. Лучшее из них мы находим в "Пире" Платона, где комедиограф Аристофан и философствующий критик Сократ излагают даже не одну, а несколько версий так называемой однополой любви.
С тех пор, однако, утекло много воды и было пролито много крови.

Конечно, "гомосексуализм" может стать идеологией – но только как ответ тем, которые понимают под самой однополой любовью "сование в задницу" и прочую чушь. И совершенно неважно, кто эти люди – попы или светские львицы. Важно, что они отказываются понимать вещи, которые им не нравятся.

Гомофобия – это и ненависть к так называемым гомосексуалистам, и страх, как бы тебя самого не приняли за так называемого гомосексуалиста. По моим наблюдениям, склонность к насилию по отношению к чужому и зеркальный страх перед угрозой насилия по отношению к тебе самому часто прикрывают страх перед неопределенностью собственной половой ориентации.

Это сочетание насилия и страха лучше всего выражено в языке и в той ярости, с которой у бывших советских людей гомофобия проявляется сегодня. Мне кажется, разгадка лежит в социально-исторической плоскости.

Вот читаю в воспоминаниях Михаила Веллера "Мое дело" замечательно интересные пассажи о выдающемся филологе-классике и историке Аристиде Ивановиче Доватуре: "В конце двадцатых Доватур отсидел пятерку как монархист. Эта справка его потом спасала: «Знать не знаю и не хочу ваших троцкистов, бухаринцев или кого там, я не разбираюсь. Я — монархист, за это уже отсидел, вот справка!» Маленький, лысый, улыбчивый, лукавый и умный как бес, он мог вдруг повернуться к студенту в коридоре и сказать: «Мальчик, возьми три рубля, потом отдашь, ведь нет сейчас, правда?» Одни умилялись, другие говорили о наведенном в заключении голубом цвете".

Здесь в мягкой, человечной и, в общем, не гомофобной форме передается представление, которое нуждается в реконструкции. Попробуем проделать это, восстановив смысл слова "опущенный". "Опущенными" называют в местах лишения свободы изнасилованных мужчин, переселяемых по такому случаю на особые места в камере. Людей, которых против их воли заставляют утолять сексуальные потребности своих более агрессивных и сильных соседей, называют также "петухами". Общество, запуганное реальной перспективой оказаться в тюрьме и лагере, считает гомосексуалистами именно этих изнасилованных.

А вот для обозначения гомосексуалистов-насильников слов нет. Точнее, себя "опускающие" вовсе не считают "гомиками", "голубыми", "геями", "козлами" и т.п. Среди такой публики, по моим наблюдениям, больше всего крикунов-гомофобов. Мне кажется, это отношение насильников, или агрессивных бисексуальных мужланов, к насилуемым – внимание! – людям, вовсе не обязательно имеющим склонность к партнерам одного с ними пола, - распространяется на всю область однополой любви.

Предполагается даже, что гомосексуализмом можно кого-то "заразить". Почему многие люди пытаются моделировать всю сферу однополой любви по одному-единственному сегменту – утолению похоти с помощью первого попавшегося человека в принудительном однополом сообществе? Потому что плохо в школе учились. Логики не знают.

Конечно, жизнь состоит не из одной логики, и не исключено, что психический слом и превращение мучительного и противного природе данного человека образа половой жизни может помешать ему со временем вернуться к природным пристрастиям, но только это ведь эксцесс, как всякое насилие. Сексуальное насилие – преступление, но общество ведь не пытается запретить "пропаганду любви", которая кое-где у нас порой случается даже и в форме лирической поэзии. Можно ли рисовать картину любви, реконструировать любовную страсть и любовные утехи исключительно по модели "насильники – насилуемые"? А ведь такая установка на греховность связи мужчины и женщины определяет идеологию однополых сообществ – монастырей, созданных для предельного укрощения и, в идеале, умерщвления плоти.

Некоторые более поздние интерпретации раннего христианства (например, в фильме Пазолини "Евангелие от Матфея") даже построены на представлении о гомоэротической природе отношений учителя Христа и его учеников. Недавнее разоблачение отношений, процветающих в закрытых религиозных учреждениях всего мира, дает такому взгляду некоторые дополнительные аргументы. В цивилизованном обществе, однако, сам поворот разговора в гомоэротическом направлении вовсе не означает уничижительного отношения к однополым сообществам. А в обществе преимущественно гомофобном, наоборот, поднимается шум: "Да как же можно объявлять одним из истоков христианства какой бы то ни было гомоэротический дискурс! Это кощунство!.."

Стиль нападок на представителей ЛГБТ-сообщества структурно воспроизводит как раз отношение насильников к "опущенным" в местах заключения. Потому что настоящие геи и лесбиянки, которым не приходится прятаться от общества и государства, - такие же люди, как и все остальные. И в норме так же мало пытаются навязывать другим свои индивидуальные пристрастия, как и в других подобных случаях: я никогда еще не слышал, чтобы рыжеволосые пытались уговорить не рыжих стать рыжими.

Поэтому пропагандировать гомосексуализм невозможно, а вот пропагандировать гомофобию очень даже возможно. Более того, советское государство пропагандировало ее делом: поддерживало организованное массовое гомосексуальное насилие в пенитенциарной системе и десятилетиями криминализовало этой вот фальсифицированной рукотворной действительностью всю область однополых отношений.

Закончить эти заметки хочу личным воспоминанием.
В 1978 году я пришел на работу в одно высшее учебное заведение. Там незадолго до начала учебного года умер преподаватель, которого нужно было срочно заменить, и меня взяли. Сначала на полставки, а год спустя и на ставку. Мне было 25 лет, и никаких особых вопросов о предшественнике я, уж не знаю почему, никому не задавал. Но однажды, возвращаясь с бессмысленных сельскохозяйственных работ, на которые в очередной раз отправляли всех преподавателей, в тряском автобусе, когда все уже немного выпили для сугреву, кто-то из коллег признался, что мой предшественник вовсе не умер, а "сидит за гомосексуализм", получив чуть ли не 8 лет лагерей! Другой коллега, услышав это и увидав мое вытянутое лицо, ернически спросил: "Так вот чье ты место занял (пауза), противный!" Это "противный" было сказано с капризной интонацией, протяжным "и-и-и" и сопровождалось легким виляньем задом, что вызвало громовой хохот. Смеялся и я, потому что крошечное, едва заметное впечатление, что место, "нагретое" голубым, зашкваривает и его преемника, промелькнуло в воздухе. И за этот смех, и за этот страх мне стыдно до сих пор, хотя прошло уже больше тридцати лет, а я довольно давно пересмотрел свои тогдашние дикие представления "про пихание в задницу" (дьякон Андрей Кураев), про "петушение", "опускание" и прочие прелести сознания и быта, все еще не преодоленные, как видно, большинством населения нашей малоразвитой страны.

Пока еще государство только сквозь зубы допускает существование ЛГБТ-сообщества, не вернув даже миллионной доли того долга, который накопился перед геями и лесбиянками за минувшие десятилетия. Вот почему принятие законов, криминализующих высосанную из пальца проблему, - это удачная попытка реванша насильников над изнасилованными, отыгрывание у права новой территории для бесправия.

Половое воспитание в цивилизованных странах начинают сегодня сравнительно рано. В нашем обществе и о равенстве полов, и о сексуальности человека представления довольно варварские, так что особо удивляться нечему. Единственная надежда на Запад, куда все-таки любят ездить и российские официальные лица. Вот почему надо приложить все усилия к тому, чтобы не замолчать две возможные беды – новое превращение представителей ЛГБТ-сообщества в изгоев и злоупотребление законом о "пропаганде гомосексуализма среди малолетних" для прикрытия политических или экономических репрессий. Обе эти угрозы абсолютно реальны.

Отмыться от преступлений, совершенных на почве гомофобии, все равно уже не получится. Тем насущнее запрет на пропаганду гомофобии.