Господа гуманитарии, не стоит паниковать. Мы только в начале того скорбного пути, который 90 лет назад привел к решительному сокращению гуманитарного образования и просвещения в России, к понижению ее интеллектуального уровня. Тогдашнее сокращение штата академической науки получило обобщенное название "Философский пароход". Нынче это может повториться, но, разумеется, в редуцированном формате и под видом реформы научно-исследовательской деятельности.

После выступления министра культуры Владимира Мединского на расширенном заседании ученого совета Института искусствознания можно с большой степенью уверенности сказать: слухи о предстоящей кончине института не являются преувеличенными.

Такого заседания ученого совета я еще не видел. Небольшой холл вместил в себя человек двести. Еще столько же расположилось в соседнем актовом зале, где обычно проходит защита диссертаций. Ну, и прилегающие коридоры не были свободными. Весь цвет нашей науки об искусстве был здесь.

На столе президиума возвышались две стопки книг - как предметный ответ на упрек со стороны министерства в неэффективности работы НИИ.

Заседание совета началось плавно - с сообщения директора института Дмитрия Трубочкина о претензиях ведомства и о том, насколько они безосновательны. По ходу выступлений участников, говоривших о некомпетентности чиновников от культуры, атмосфера накалялась. Кульминационным пунктом первой части этого действа стало выступление живого классика театроведения Инны Натановны Соловьевой, которая задалась вопросом: "Вот мы все тут говорим... А кому мы это говорим? Где те, кто готовит реорганизацию?". И тут, как в театре на реплику, входят министр Мединский и советник президента по культуре Толстой (Владимир Ильич). Саркастические и, можно сказать, глумливые аплодисменты не смутили министра. Наверное, он чувствовал себя в этот момент укротителем, вошедшим в клетку со зверями. Ему пригодились фолианты на столе - из них он соорудил что-то вроде трибуны, на которую водрузил микрофон. И чтобы не тянуться до него устами, подложил еще одну толстую книгу.

Начал он с вопроса негодующему залу: "Часто ли к вам приходили министры?". Смех в ответ и выкрики: "Все приходили! А некоторые здесь и работали!".

"Поверьте, - продолжил он, - мне было бы значительно проще принять решение за закрытыми дверями, а вы бы узнали о нем из приказа, вывешенного на входе. И на этом тема завершилась бы, вот и все. Прийти сюда и провести этот непростой разговор мне тяжелее, чем этого не делать".

После такого вступления, понятно, дальнейшая речь министра прерывалась оскорбительными вопросами типа: "Знаете ли вы, сколько получает ведущий научный сотрудник института?". Министр не знал, и было видно, что он сильно рассердился на это сборище образованных, но не от мира сего граждан. Он сел на место, не утратив на лице начальственного выражения с легким оттенком обиды, и уткнулся в айпад, меланхолично тыча в него пальцем. Потом выяснилось, что он запрашивал свою бухгалтерию о средней зарплате сотрудников в вверенном ему учреждении.

А члены расширенного ученого совета задавали все новые и новые вопросы. Настроение гостя окончательно испортилось. Ведь он пришел сюда, гордясь собой, своим мужеством и благородством. Ведь он считал себя подарком. А его встретили так, как, бывало, встречали меньшевиков рабочие и крестьяне в советских историко-революционных фильмах. Разве что не улюлюкали седовласые ученые.

Он сидел напряженный, раздраженный, пока кто-то из сотрудников не посмел ему напомнить, что этот институт был создан в 1943 году. И тут из глубин его подсознания вырвалось: "Очень здорово, что этот институт основан в 1943 году. А теперь представьте себе, что было бы, если бы в 1943 году в газете "Правда" руководитель института вступил в публичную дискуссию с руководством страны на тему того...". Народ зашумел, загудел в ответ на это невольное откровение. Министр понял, что нечаянно дал волю своему внутреннему голосу и выдал свое потаенное желание. Тогда сбавил тон: "Я просто хочу сказать, что любые проблемы можно и нужно решать...". Ученые мужи и дамы еще некоторое время не могли успокоиться, живо представляя себе, что руководство страны в лице господина Мединского сделало бы с их директором, да и с ними самими.

Покинул он собрание, пообещав, что научный коллектив постарается сохранить, а вот в каком формате – это надо будет думать.

Всем все стало понятно: институтам – конец. На их месте будет, по меткому выражению Дмитрия Трубочкина, "гуманитарное Осколково". А сам Трубочкин, отважившийся "вступить в дискуссию с руководством страны", - не жилец как директор.

Если до этой судьбоносной встречи с министром у докторов и кандидатов наук теплились какие-то иллюзии в том духе, что была совершена ошибка, которую не поздно поправить, то теперь они окончательно рассеялись.

Нет, эта атака на академическое искусствоведение – не ошибка. Она задумана и обдумана. Ноги ее растут из советской практики, когда функция культуры состояла в том, чтобы быть приводным ремнем Партии и Правительства. Шестеренкой. Аппаратчики, ученые и мастера культуры – шестерки. Само искусство – коммунистический Агитпроп.

Это в идеале, границы которого на практике, конечно же, раздвигались, размывались, но сердцевина его оставалась не подлежащей ревизии.

Теперь нам формулируется другой идеал – православный Агитпроп.

А мы-то некоторое время удивлялись: отчего это Владимир Мединский, позиционировавший себя в качестве профессионального партийного пропагандиста, оказался брошенным на культуру?

Впрочем, прецедент уже был. Не в нашей благословенной стране. В Германии. Это когда министра пропаганды попросили заняться еще немножечко и культурой.

Маршак в свое время объяснял появление "Ивана Денисовича" правильно разложенным костром в "Новом мире". Правильно разложили - а огонь сам упал с неба.

Сейчас господин Мединский раскладывает свой костер. А с неба, как показывает практика, падает огонь не только божественный, но и дьявольский.