С одной стороны, пустое место. С другой стороны, второй человек в государстве и бывший президент. К тому же ближайший соратник Путина. Образ Дмитрия Медведева - он всегда какой-то ускользающий, как шарик при игре в наперстки, оттого при лицезрения премьер-министра иногда возникают чувства взаимоисключающие: и скука, и азарт. Сам по себе Дмитрий Анатольевич вроде ничего не значит, но мы же помним, как он воспевал свободу. Робко, но воспевал. Такие воспоминания в эпоху заморозков греют душу.

Оттого редкие его появления на международной арене и речи, посвященные международной политике, все еще интересны. Понятно, что он в основном транслирует мысли пославшего его национального лидера. Однако и мысли эти лишний раз человечеству полезно услышать, чтобы яснее осознавать происходящее, и в пересказе Медведева они могут прозвучать как-то иначе. Ибо Дмитрий Анатольевич, ничего собой не представляя, все-таки представляет некоторую часть российских элит, которых пугает изоляционистский курс президента и обвал экономики как следствие этого курса. К слову, крайним на случай катастрофы давно уже назначен кабинет Медведева, и это вносит особую интригу в его отношения с Путиным.

Так что, выполняя вслед за патриархом Кириллом спецпоручение Кремля и пытаясь как-то прозондировать почву на Западе, о себе российский премьер тоже, вероятно, не забывал. О своем будущем, если ему выпадет карта, как в 2008 году, но при иных обстоятельствах. И о своей репутации, как ни смешно сегодня звучит это слово применительно к экс-президенту. Впрочем, на фоне Владимира Владимировича даже Медведев выглядит обнадеживающе и наверняка догадывается об этом.

Начал он резковато, накануне визита в Мюнхен сообщив корреспонденту Handelsblatt, что в случае вторжения в Сирию "американцев и наших арабских партнеров" может начаться мировая война. Правда, он тут же поправился, указав на вязкий характер ближневосточного конфликта, где "все воюют против всех". То есть дал понять, что Россия в ответ бомбить Эр-Рияд или там Вашингтон скорее всего не будет, но про третью мировую счел нелишним напомнить. Выяснилось, что Дмитрий Анатольевич тоже не из пугливых и фразы, немыслимые даже в советские времена, произносит легко.

А потом был Мюнхен, где он фиксировал наступление войны холодной и выражал поддержку сирийскому народу и его руководителям - покойному Асаду-отцу и Асаду-сыну, который является законно избранным президентом. А если его свергнут, то будет как в Ливии, которую Медведев причислил к ближневосточным странам. Сирийская тема была главной на переговорах, и позиции сторон обозначились предельно ясно.

Целью России оставалось продолжение бомбежек. Сопровождающихся гуманитарной катастрофой в регионе и потоками беженцев, грозящих развалом Евросоюза. Прекращение бомбежек Москва предлагала обменять на отказ от санкций. Наземная операция против сирийского режима, чем угрожали и теряющий терпение Запад, и его арабские союзники, данному плану противоречила. Поэтому Медведев в своих мюнхенских речах продолжал пугать собравшихся мировой войной, да и по другим вопросам высказывался преимущественно с той неумолимостью, которая свойственна его старшему партнеру по тандему. Насчет Крыма, например, поскольку "вопрос закрыт навсегда". Или по поводу решения по делу об убийстве Литвиненко. Тут герой дня долго и запальчиво отчитывал "некоего судью в отставке", который в своем "отчете", по мнению Дмитрия Анатольевича, "практически каждый раздел и абзац" начинал со слова probably. Хотя это словцо упоминается в тексте решения лишь эпизодически и в части выводов относится к двум фигурантам дела - Путину и Патрушеву. К непосредственным убийцам не относится. Видимо, помощники неточно проинформировали премьера, но едва ли за это будут наказаны. В конце концов свою солидарность с подозреваемым президентом Медведев выразил однозначно.

А личные качества, настроения и чувства Дмитрий Анатольевич проявлял, отвечая на другие вопросы. Порой довольно человеческие чувства, опять-таки если познавать их в сравнении. Так, размышляя вслух о судьбе Бориса Немцова, он заговорил о "реальной трагедии", о "преступлении, которое должно быть расследовано", поскольку на кону "репутация российского правосудия и государства". Не согласившись с тем, что в России худо обстоят дела с соблюдением прав человека и свободой слова, Медведев счел необходимым пояснить, что телевизор почти не смотрит. А "в интернете, как вы понимаете, вообще никакого регулирования... нет", - порадовал собеседницу премьер-министр. И хотя помощники опять явно его подставили, отношение свое к зомбоящику он выразил. Дистанцировался, можно сказать. Пусть и в завуалированной форме.

Ну и на вопрос о санкциях Дмитрий Анатольевич ответил так, как учили, но при этом в своем неповторимом стиле. "Надо набраться мужества и сказать, - воззвал он к западным партнерам. - Знаете, ребята, мы все это завершаем с такого-то числа и просим вас также ответные меры приостановить". И если бы у "ребят" не зачерствели сердца после бесконечно долгих разборок с его патроном, они могли бы расслышать в словах Медведева тоскливую, жалобную ноту. Или даже крик о помощи. Ведь сколько бы ни повторял премьер вслед за президентом мантру о пользе санкций для оздоровления экономики, цену этому врачеванию по северокорейским образцам он знает. Как и о том, повторюсь, что отдуваться за экономические успехи в ходе санкционной войны с Западом будет он со своими министрами. Не Путина же объявят виновным во всем.

Тем не менее роль свою Медведев отыграл, речи отбарабанил. Фурора не произвел, и это, должно быть, к лучшему. Фурор здесь производил Владимир Владимирович девять лет назад, но с той поры и принято вести счет неразрешимым конфликтам России с Западом. А Дмитрий Анатольевич, покидая Мюнхен, снова увез с собой эту неразрешимую тайну. С одной стороны, пустое место. С другой стороны, второй человек в государстве и бывший президент. Кто же он, объясните? Правда, разгадывать тайну охотников почти не осталось, но он ведь и не напрашивается. Не хочешь - не разгадывай, а свобода все равно лучше, чем вот это все.