Случай Ходорковского. Случай Евтушенкова. Случай Улюкаева. Все мы учимся на чужом опыте, и сильные мира сего не исключение. И хотя каждый сюжет, связанный с наездом карательной российской машины на богатого гражданина, уникален, имеются там и черты сходства, причем воплощенные в конкретных человеческих чертах. Всюду проглядывают эти двое: президент РФ и глава "Роснефти". Путин и Сечин.

Однако отличий все же гораздо больше, начиная с персоналий. Один олигарх, посмевший указать руководителю страны на коррупционный характер сделки по приобретению "Роснефтью" компании "Северная нефть", никак не похож на другого олигарха, который всегда служил образцом политической благонадежности. Министр-капиталист по статусу выше капиталистов.

Различаются и обстоятельства, при которых государство накидывалось на Ходорковского, Евтушенкова, Улюкаева. Владельца "ЮКОСа" не только грабили, но и сажали, в СИЗО а потом в лагерь, поскольку оскорбленный до глубины души Владимир Владимирович сводил с ним личные счеты. Против владельца "Башнефти" ни Путин, ни даже Сечин ничего не имели. Просто у Игоря Ивановича есть привычка, ставшая в эпоху секторальных санкций второй натурой, хватать все, что плохо лежит, а "Башнефть" лежала плохо. Избавившись от этого актива, Владимир Петрович избавился и от страха разделить судьбу Михаила Борисовича. Что же касается Улюкаева, то он, согласно материалам дела, сам пытался ограбить беднягу Сечина, вымогая взятку, но тот догадался позвать на помощь ФСБ. Тут, конечно, хочется прибавить, что если бы олигархи были столь же догадливы, то чекисты давно небось повязали бы непосредственно Игоря Ивановича, но это желание скоро пропадает. Ну, неохота выглядеть идиотом.

Еще стоит заметить, что судьбы и высказывания репрессированных иногда пересекаются. Вспоминается, как наученный горьким опытом Ходорковский из своего швейцарского далека советовал Евтушенкову "договариваться на любых условиях", лишь бы избежать тюрьмы. Как за основного владельца АФК "Система" осторожно вписывался и Улюкаев, опасаясь оттока капиталов из России после того, как Евтушенкова отправили под домашний арест. Как тот же Улюкаев невосторженно отнесся к поглощению "Башнефти" "Роснефтью", чего ему мстительный Игорь Иванович, вероятно, и не простил. Свежие новости из зала суда, где экс-министр обвинил Сечина и бывшего начальника службы безопасности "Роснефти" Феоктистова в "провокации взятки... на основании заведомо ложного доноса", Ходорковский прокомментировал с той застарелой любовью к провокатору, которая не заржавеет никогда.

Вообще Алексей Валентинович, задержанный в ноябре прошлого года, теоретически мог повести себя по-разному. Подобно Ходорковскому и некоторым его подельникам, которые обличали и Сечина, и Путина, и так называемый режим, готовясь расплатиться долгими годами отсидки за свое несдержанное презрение к тем, кто попытался их оболгать и унизить. Подобно Евтушенкову, который по-тихому решил свои и сечинские проблемы и с чистой совестью откинулся из-под домашнего ареста: дело против него было закрыто за отсутствием, вообразите себе, состава преступления. Улюкаев избрал третий, самый, пожалуй, разумный способ поведения в его положении. Он жестко отверг все обвинения, но конкретно сосредоточился лишь на тех, кто сломал ему жизнь. На Сечине с прикомандированным к нему чекистским генералом.

Это ход правильный по целому ряду причин. Во-первых, Алексей Валентинович локализует конфликт, сводя его к частному противостоянию с "провокаторами", и в тот день, когда уже вызванный в суд Игорь Иванович на себе узнает, в чем состоит важное отличие письменных кратких заявлений для печати от устного адвокатского перекрестного допроса, нас ожидает очень яркое зрелище. Даже если суд засекретит допрос Сечина, отвечать ему все-таки придется и драгоценные подробности происшествия кто-нибудь да сольет. Во-вторых, выступая с отчаянной решимостью и фактически объявляя уголовниками врагов, намолчавшийся под домашним арестом Улюкаев привлекает к себе сочувствие. А если вы скажете, что никакого общества в России нет, то это будет правдой лишь наполовину. Общества нет, а настроения в нем легко прослеживаются, и видно, что немалая часть глухо ропщущего истеблишмента на стороне жертвы. Включая, говорят, и премьер-министра, у которого к Сечину накопились свои вопросы. В-третьих и в-главных, репутация у того, без которого нет "Роснефти", такова, что о его посрамлении мечтают сотни элитных господ - и внутри страны, и за ее пределами.

Разумеется, приговор Алексею Валентиновичу будут выносить не в зале суда. Путин будет решать, что скажет Фемида, взвешивая на предельно точных весах показания Сечина и Улюкаева. Между тем год на дворе предвыборный, над образом будущего для четвертого президентского срока корпят лучшие умы страны, и вроде пришло время подавать некие сигналы. Например, Ельцин накануне последнего своего избрания карнавально сбрасывал с крыльца Коржакова с Барсуковым и Сосковцом - бояр заслуженных, знаменитых, верных. Правда, Путин вроде обречен на победу и без того, чтобы разоблачать заговоры и выставлять на позор ближайших соратников. Тем не менее ясно, что изгнание Сечина из власти - это был бы ход мощный, сразу ободряющий и элиты, и народ, который, впрочем, с трудом отличает Игоря Ивановича от Алексея Валентиновича, но ворами считает всех. Бичуя клеветников, подсудимый обращается не к народу, но к элитам, и прежде всего - к Путину.

Некоторые события, указывающие на то, что Улюкаев в столкновении с Сечиным вовсе не является обреченной на поражение стороной, уже происходят. Есть сведения, что генерала Феоктистова, прикомандированного ранее к "Роснефти" и ушедшего весной, обратно в ФСБ не берут. Им недоволен Путин. Сообщается также, что и не возьмут, и уволят на пенсию. А эта информация укрепляет нас в мыслях о том, что весьма искушенный в аппаратных интригах Улюкаев бросил вызов Сечину не только потому, что ненавидит его всем сердцем. Ибо в отличие от обычных людей, которые тупо учатся на чужом опыте, люди необычные, типа обвиненного в вымогательстве взятки бывшего министра, основывают свои поступки еще и на точных потаенных знаниях. В этих знаниях порой много печали, что прорывается в его словах, когда он оценивает ситуацию в экономике как "отличную, но не безнадежную". Однако и надежда на перемену участи в них тоже звучит, и праведный гнев, и радость, и злорадство.