Конфликты в журналистских кругах заметно отличаются от разборок в иных средах. Если на своих рабочих местах скандалят врачи, учителя или, допустим, парикмахеры, это редко становится достоянием широкой общественности. Разве что склоки дойдут мордобоя и до суда - и к делу подключатся газеты. Напротив, неприязненные отношения в нашем цеху довольно часто выносятся на публику.

Иногда это просто личная вражда, и тут изумленным читателям порой годами приходится наблюдать, как два уважаемых автора печатно обзывают друг друга предпоследними словами и обвиняют в сотрудничестве с КГБ. Но чаще речь идет о непримиримых идейных разногласиях - разумеется, тоже с переходом на личности. Иначе не бывает.

Дискуссия о том, кто кого травит, развернувшаяся некоторое время назад между Алексеем Венедиктовым и Владимиром Соловьевым с примкнувшими к ним единомышленниками, - из этого ряда. Только раньше игра шла, как правило, в одни ворота. Журналисты-государственники снимали свои разоблачительные эпохалки или устно высказывались по адресу журналистов-космополитов. В ответ звучали обвинения в клевете и создании "атмосферы ненависти", сопровождаемые оценочными суждениями в адрес соловьевых-киселевых, и на том споры обычно кончались. Поскольку и силы заведомо неравны, и давно уже поставленные на поток однообразные пропагандистские поделки не порождали сильного желания смотреть их и как-то на них откликаться.

Ситуация изменилась после того, как гражданин двух братских стран проник на "Эхо Москвы" и ударил ножом по горлу Татьяну Фельгенгауэр. Тогда и вспомнилось многими, как за две недели до нападения на журналиста канал "Россия-24" отметился репортажем Казакова и Подковенко про "Эхо Госдепа", одним из героев которого стала Фельгенгауэр. Традиционно лживого репортажа, что поначалу вызвало лишь брезгливость и легкое беспокойство: это очередной серьезный наезд на радиостанцию или самодеятельность репортеров, уверенных в своей безнаказанности и в том, что за очередное "расследование" начальство только похвалит? Две недели спустя, когда психически неуравновешенный русскоязычный попытался убить ту, которую объявили врагом народа, привычная клевета гостелеканалов внезапно обернулась немелкой уголовщиной.

Чуть позже в социальных сетях обменялись мнениями друг о друге Ксения Ларина с Соловьевым, и главный редактор "Эха" объявил, что эвакуирует свою сотрудницу из России. Кроме того, Алексей Алексеевич обратился в СКР с просьбой допросить тружеников ВГТРК, в числе прочих вот этих Казакова с Подковенко, авторов нашумевшего репортажа. Чтобы в ходе допроса следствие поинтересовалось, было ли это подстрекательством, дало бы квалификацию, потом мы бы посмотрели эту квалификацию и поняли бы, что делать дальше.

Да, вот так она и протекает - идейная борьба в журналистике, хотя и не всегда в столь острой форме. Остроту конфликтам придают обстоятельства времени и места, и если доходит уже до горла, то в социальных сетях среди самых мягких оценочных суждений по адресу того же Соловьева можно встретить слово "скотина". А Венедиктов, возглавляющий редакцию, которая, по его словам, никогда ни с кем не судилась, мечтает увидеть на скамье подсудимых своих оппонентов. То есть ищет защиты у Бастрыкина, что могло бы вызвать чувство недоумения, когда бы не порождало другое, более сильное. Чувство солидарности.

А возникает оно не только потому, что спорят, как бы сказать, коллеги и ты не можешь остаться в стороне и не остаешься. А потому главным образом, что в этих прениях нормальных людей с абсолютными подонками прослеживается некий общественный дискурс, который сводится к тому, что негодяям ничего не грозит, но противостоять им необходимо. Для того хотя бы, чтобы внятно и по возможности подробно рассказывать о том, чем они заняты и что вообще творится в стране. Это полезно в принципе, а также накануне выборов, которые едва ли станут судьбоносными для России, но дают повод лишний раз вслух задуматься о происходящем. На государственном уровне и в нашем цеху, в наших разборках, зеркально отражающих реальность.

Да и преступление надо бы раскрыть, в рамках журналистского расследования разумеется, ведь на Быстрыкина надежд мало, а разговорчивый поначалу Борис Гриц, вступавший в телепатический контакт со своей жертвой, как-то замкнулся в себе и показаний не дает. И есть основания полагать, что имеется прямая связь между травлей, которой подвергаются у нас почти все без исключения оппозиционеры и журналисты, исполняющие свой долг, и поступками отдельных граждан. Слишком впечатлительных, что ли, а в иных случаях выполняющих ответственное государственное задание.

А еще важно показать на доступных примерах, что критика некоторых недостатков в творчестве отдельных современных штрейхеров травлей не является. Равно и попытки привлечь их к суду. Причем они на это реагируют все-таки нервно, и правильно делают, поскольку в течение многих лет, ведая что творят, занимаются разжиганием ненависти к соотечественникам и призывают к расправам, а это уголовная статья. Вне зависимости от того, смотрит их передачи конкретный подозреваемый Гриц или не смотрит. Доказать их вину в данном случае, вероятно, будет непросто, особенно если ожидать этого от сотрудников СКР. Доказать их вину во многих других случаях, полемизируя на журналистских площадках, гораздо легче. Оттого все же следует поддерживать с ними заочный диалог и обращаться к Бастрыкину, регистрируя совершенные ими преступления - для грядущих судов. Оттого так нужны эти журналистские дискуссии - в публичном поле, что выгодно отличает их от всех прочих. Они громко звучат и хорошо запоминаются.