"Новая" опубликовала две статьи о пытках в Магнитогорске после известного трагического происшествия, похожего на теракт. В ответ чекисты подали иск к газете, требуя удалить тексты с сайта и опровергнуть изложенную в них информацию, которая "не соответствуют действительности и порочит деловую репутацию ФСБ". Поскольку, вообразите себе, "содержательно-смысловая направленность высказываний о применении в отношении гражданина пыток, насилия со стороны органа, являющегося элементом механизма защиты прав, свобод и достоинства личности, бесспорно создает у широкого круга читателей негативное представление о федеральном органе исполнительной власти". Говоря покороче, читатели, узнавшие об этих истязаниях, чего доброго начнут плохо думать про федеральный орган. Поэтому Лубянка судится с журналистами.

Или другой сюжет. Историк Сергей Прудовский занимается "харбинской спецоперацией" Кремля, в ходе которой были репрессированы тысячи бывших сотрудников КВЖД - российских реэмигрантов, обвиненных в терроризме, шпионаже, вредительстве. Внук одного из осужденных, он пытается, в частности, получить допуск к протоколам заседания особой тройки НКВД по Московской области от 25 ноября 1938 года, дабы в точности установить имена "судей" и приговоренных. Ведомственное начальство ему в этом отказывает, как раньше отказывало в ознакомлении с "Приказом о харбинцах" за подписью наркома Ежова, и на этой неделе Прудовский в очередной раз судился с чекистами. Он настаивал на своем законном праве изучать давно рассекреченные документы. Старший юрисконсульт ФСБ Зиматкина отвергала притязания исследователя, указывая на то, что он обзывал членов тройки "палачами". Суд внял доводам старшего юрисконсульта.

Что объединяет эти истории? Пожалуй, чувство обиды, которое в обоих случах неожиданно выказывают сотрудники самой суровой из российских спецслужб. Детской, хочется прибавить, обиды, на минуту забывая, о ком идет речь.

Рассказ про избитого сразу при задержании (чему было немало свидетелей) и затем подвергнутого допросу с пристрастием в городском УМВД Хуснидина Зайнабидинова, как это описано не только в "Новой", но и в десятках других изданий, чекисты воспринимают прямо как плевок в душу. Да и как иначе они могут рассказ воспринять, когда "ФСБ России приписывается применение незаконных методов получения признательных показаний". Потому, вероятно, задержанного мучают снова, чтобы он и его жена отказались от своих слов, и они, если верить прокурорам, от прежних обвинений открещиваются. Но вот незадача: Хуснидин заявляет лишь, что полисмены его не пытали, про ФСБ ни звука, а Халима говорит, что не общалась ни с кем из прокурорских. Все это звучит совсем уж оскорбительно для обиженных, и оттого они жалуются судье. Заботясь о репутации, да.

Нечто подобное происходит и с работниками архивного подразделения Лубянки. Нельзя же, согласитесь, выдавать на руки дела репрессированных человеку, который призывает "вечный, несмываемый позор" на головы тех, кто участвовал во внесудебных расправах. "Позиция Прудовского, - разъясняет ситуацию адвокат ФСБ, - может нанести вред как ныне живущим родственникам должностных лиц, подписывавших протоколы, так и объективной оценке исторического периода 1937–1938 годов", и это не пустые слова! Во-первых, поди угадай, не собирается ли историк, проведав адреса и явки ныне живущих потомков палачей, всячески их компрометировать, а то и пытать? Во-вторых, сказал же шеф ФСБ Бортников в интервью правительственной газете, что прошедшее его конторы было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Или что-то в этом роде сказал. И зачем же тогда отдельным ее недоброжелателям позволять рыться в архивах, выискивая там разные порочащие честь и достоинство сотрудников НКВД бумажки?

Они не желали и наследники их в Федеральной службе не желают принадлежать к социальной группе "палачи", и есть что-то бесконечно трогательное в том, что в Хорошевском райсуде г. Москвы им идут навстречу. При том что состав троек известен, а Прудовский более всего хотел узнать имена осужденных. Но в таком разе он не должен был причинять боль Бортникову и его подчиненным. Историку следовало, проявляя такт и выдержку, держать свои мысли насчет палачей при себе. Либо даже похваливать доблестных бойцов батыра Ежова, а также продолжателей их славных дел, и можно предположить, что тут они бы и смягчились сердцем, преемники, и исполнили предписанное законом. Впрочем, кто их разберет, потомков Дзержинского, живущих не по закону, а по внутриведомственным инструкциям.

Ясно, однако, другое. Даже если обиженные журналистами силовики выиграют суд у "Новой газеты", практически никто в России не усомнится в том, что подозреваемого в терроризме гражданина Киргизии пытали в Магнитогорске. К примеру, УФСБ по Москве и области вроде отпраздновало викторию над Прудовским, но честь мундира не спасена и обида по-прежнему гложет чекистов. Такой уж это мундир. Такая деловая репутация. Такая обида - несмываемая. Такие они палачи, что ни один суд людской по правде и по совести их не оправдает.