Смерть российского представителя при ООН Виталия Чуркина вновь продемонстрировала, как сузился мир, в котором живут современные россияне - или, если быть точным, потребители русскоязычного контента. Призывы ни в коем случае не писать об умершем "ничего плохого", банальности типа "о умерших хорошо или ничего", призывы уважать христианские ценности, циничные соболезнования людей, о которых покойный даже и ноги побрезговал бы вытереть, буквально переполнили в последние дни СМИ и социальные сети - как будто речь идет не о смерти чиновника, а о мученической гибели подвижника.

Призывающим, кажется, и в голову не приходит, что смерть публичного лица - политика, дипломата, деятеля науки или культуры - это повод для подведения итогов. О чистоте своего некролога должен заботиться прежде всего сам усопший - а вовсе не тот, кто эти итоги подводит. Публицист не безутешный родственник и не исполняющий свой профессиональный долг священник. Его задача не оплакать или отпеть, а напомнить. И каждое такое напоминание - это назидание современникам умершего. Если прожить свою жизнь не по лжи, то писать о тебе с уважением будут даже недоброжелатели. А уж насколько важны тебе эти посмертные отзывы, ты решаешь сам.

Впрочем, подобные напоминания россиянам совершенно не нужны, когда речь идет об иностранцах. Никто никогда не предлагает молчать о преступлениях и ошибках чужого политика, никто не говорит, что "христианские ценности" распространяются на тех, кто защищает интересы других стран, каждый знает, что о покойниках нельзя говорить ничего кроме правды. Вне критики оказываются только свои собственные негодяи - и в этом российские "либералы" неожиданно оказываются в одном строю с охранителями. Появляется свое, племенное представление о ценностях, заключающееся в том, что "ради России" - или даже ради ложно понятых интересов России - можно идти на любые пакости: Бог простит.

Это уже не просто стокгольмский синдром. Это окончательное торжество ГУЛАГа, узники которого объединены с охраной родственными связями, интересами и заботами о сохранении лагеря. Заключенный, который должен скорбеть по поводу смерти сотрудника лагерной администрации и пытаться найти объяснение его действиям - ну ведь хороший был человек, нужно же было ему где-то работать, а если бы лагерей не было, он служил бы клоуном в шапито и веселил бы моих неродившихся деток, - это уже просто какой-то мазохизм, который нужно с привычной русской прилежностью выдавливать из себя по капле.

Я не испытываю никакого торжества по поводу смерти Виталия Чуркина - это дикое чувство. И не испытываю никакой особой горечи - переживают, когда теряют близких, а покойный был от меня бесконечно далек, несмотря на многолетнее личное знакомство. Я испытываю творческий интерес - то, что и должен испытывать журналист, когда подводит итоги жизни публичной фигуры. И итоги эти должны быть подведены со всей точностью - добрые дела, успехи, ошибки, поражения, преступления.

Собственно, ту же самую задачу, с христианской точки зрения, решает апостол Петр, взвешивающий у райских врат грехи и добродетели и мало интересующийся номенклатурными успехами и необходимостью лгать и кликушествовать ради России или Путина. И почему журналист должен быть святее первого папы римского, хочу я вас спросить?

Тем более журналист, как и апостол, точно знает, что русского Бога не бывает. Бог - он один и у Виталия Чуркина, и у украинской девочки, погибшей в кошмаре защищаемой постпредом донбасской войны, и у сирийского мальчика, ставшего жертвой оправдываемой российским дипломатом бойни в Алеппо. Бог не шельма.

И я не стану уверять читателя в том, что верю в Бога и в божественную справедливость. Я верю в объективность.