Попытка расколоть "Стратегию-31", похоже, провалилась. Но вечные вопросы об отношениях с властью, о сотрудничестве, компромиссах и о самой природе политической оппозиции в России остаются. О чем свидетельствует и большое интервью Юрия Афанасьева, в котором, в частности, говорится о коллаборационизме, оккупационной сущности нынешнего режима и в то же время - о невозможности осуждения людей, с ним сотрудничающих.

Таковы не только либералы из привластного истеблишмента, о которых говорит Афанасьев, но и представители истеблишмента оппозиционного. Еще до начала возни вокруг "Стратегии-31" появилось два документа, произведших странное впечатление. Взявшись защищать Владимира Лукина, "Мемориал" вдруг заявил, что кампания против омбудсмена "не исходит от высшего политического руководства страны. Она больше похожа на аппаратную интригу, придуманную в кабинетах руководителей "второго уровня". Что это такое? Зачем это? Что за странное желание сохранить видимость лояльности монаршей власти? Причем самым странным образом сохранить - конструируя политическую реальность, измышляя ее.

Да и чушь это полная: после памятного всем разговора Путина с Шевчуком подавление "Стратегии-31" стало для премьер-министра делом чести. Это все понимают, как понимают и то, что Лукин, осудив действия милиции, осудил Путина, и то, что кампания против омбудсмена может быть инициирована только на самом высоком уровне.

Сванидзе, кстати, в этой кампании поучаствовал, но от хунвэйбинов его образ (пока только фотографию) это не защитило. Так что никакого толку в попытках понравиться этой власти нет. У нее своя система распознавания своих и чужих.

Но дело не только в этом. Рассуждая о коллаборационизме, Юрий Афанасьев толкует об "идейной позиции людей, сознательно вовлеченных в политику". А политика ли это? Владимир Максимов еще в начале девяностых ответил любителям малых дел, ссылающимся на притчу о лягушке, попавшей в кувшин с молоком, но сбившей масло и спасшейся: а в молоко ли мы попали? И говорил о необходимости "глобальной концепции спасения". Ныне же среди демократически настроенной части общества зреет понимание того, что политическая борьба (то есть концептуально обоснованная деятельность) и защита прав человека (деятельность ситуативная, разновидность "малых дел") - это совершенно разные вещи. И заниматься одновременно и тем и другим совершенно невозможно.

Защита прав человека - это гениальное изобретение советских диссидентов, понимавших, что любые разговоры о смене политического режима повлекут за собой немедленные репрессии, а вот требования соблюдать собственную Конституцию и хельсинкский Заключительный акт позволят хоть какое-то время проявлять общественную активность. Политической правозащитная деятельность становилась в неполитической стране. И главное - это была защита прав человека неполитического. Таковым советский человек являлся не только по причине отсутствия соответствующих политических институтов, но и по своему внутреннему устроению, по свойствам своей личности.

Политика предполагает четкое целеполагание с расчетом на конкретный результат - приход к власти либо участие в ней, удержание власти, готовность к переходу в оппозицию. Удержание власти вплоть до установления несменяемости означает переход общества в неполитическое состояние, что сейчас и происходит в России.

Защита прав человека - это процесс, который результата, конечной цели иметь не может, ибо не бывает идеальных обществ. У правозащитников бывают конкретные достижения, но в целом само существование правозащитного движения, оказывающего постоянное давление на власть, но не отказывающегося от сотрудничества с нею, какова бы она ни была, оказывает влияние на общественную ситуацию. Власть может ненавидеть правозащитников, да и они не обязаны ее любить, но они не могут быть в оппозиции в том ее понимании, что существует в политическом обществе.

В обществе же неполитическом понятие "оппозиция" применяется к любым проявлениям нелояльности, которая трактуется властью весьма широко и произвольно. И уже не только Владимир Лукин, но и Элла Памфилова становятся неприемлемыми фигурами для прикремлевских правозащитных институтов. Чем менее политическим власть делает общество, тем более она политизирует защиту прав человека.

Не удивлюсь, если место Эллы Памфиловой и Владимира Лукина займут представители молодой сурковской элиты. Какая-нибудь Маша и какой-нибудь Леша.

Но общество-то чем лучше власти? Последние неделю-две только и разговоров, что о конфликте в "Стратегии-31". А собственно политическую акцию - попытку начать кампанию за возвращение выборности губернаторов, предпринятую в Екатеринбурге, - не заметили. Как давно уже не замечают идущую по всей стране ликвидацию выборов мэров, замену их сити-менеджерами в рамках нового передела власти-собственности, затеянного "Единой Россией".

Ничего удивительного. Нынешняя оппозиция, как и нынешняя власть, состоит из людей, в девяностые годы не имевших серьезных электоральных успехов - исключение составляют, пожалуй, лишь Борис Немцов да Сергей Ковалев. ("Яблоко" следует рассматривать особо.) И это весьма показательно. Можно сколько угодно и в чем угодно обвинять Бориса Ельцина, но время его правления было эпохой выборов и референдумов, когда Россия училась выбирать и голосовать. Этот опыт оказался лишним для власти и невостребованным у оппозиции.

Актуализация этого опыта, то есть опыта борьбы за власть, и будет означать возвращение к политике. Как перестройка началась с историко-культурной рецепции наследия шестидесятых, так и модернизация России начнется с переоценки и усвоения опыта конца восьмидесятых - девяностых годов и преодоления советского опыта семидесятых-восьмидесятых.