Страны так называемого третьего мира всегда представляли сложность для совковых идеологов. Агитпроп как-то вертелся и все чаще вспоминал, что молчание - золото. Да и не особенно это было интересно. И с перестройкой вообще стало забываться.

А сейчас вспомнилось в связи с реакцией на происходящее в Тунисе, Египте и Йемене. Очевидно, что у тех, кто озвучивает более или менее официальную позицию, в буквальном смысле нет слов. Слова нашлись у тех, кого принято считать демократами. Разумеется, когда египетские события приветствуются словами "демократия - она и в Африке демократия", остается только пожать плечами и отправить человека на поиски демократического режима на этом славном континенте. Но это из несерьезного.

Серьезнее то, что изложил Александр Скобов. Если с инфантильной радостью по поводу мирных (вон оно как!) протестов египтян спорить смешно, то с публикацией господина Скобова спорить не следует по другой причине. Автор фиксирует свою интерпретацию событий и собственную методологию их анализа. В ответ можно и нужно сформулировать что-то иное, но это не столько дискуссия, сколько сопоставление позиций.

Александр Скобов не упоминает Иммануила Валлерстайна, хотя использует его лексику - "миросистема", "периферийный капитализм", "встраивание авторитарных режимов в мировую систему". И невозможно не согласиться с ним в том, что мировой центр, развитые страны содействуют сохранению авторитарного статус-кво на периферии миросистемы. Последнее верно и для Египта, и для СССР, и для нынешней России.

Происходящее в Египте действительно может показать россиянам кое-что из их будущего, но это вовсе не всенародный порыв в борьбе за демократию. Наблюдая за арабским и исламским миром, мы рассматриваем общество, для которого идея народного суверенитета является если не чуждой, то чужой, возникшей в иной цивилизационной, социо- и историко-культурной среде. Уже поэтому, рассуждая о Египте, говорить о праве народа на восстание и о демократии следует с большой осторожностью.

А если внимательно приглядеться к тому, в каких именно странах и почему происходят самые серьезные волнения, то можно прийти к выводу, что затронуты те государства, в которых нарушен некий патерналистский консенсус. Основные требования бунтующих в конечном счете сводятся к недостаточной заботе государства о собственном населении на фоне охватывающего мир продовольственного кризиса. Спокойнее всего дела обстоят в традиционных монархиях и в странах, где правят антизападные диктаторы, - в Ливии и Сирии.

Из того, что бунты происходят в наиболее вестернизированных государствах, вовсе не следует, что бунтующие ориентированы на ценности западной демократии, даже будучи интегрированы в западное общество. Об этом шесть лет тому назад, во время беспорядков во Франции, предупреждал Андре Глюксман:

"Эти банды насильников-поджигателей - французы; французы в полной мере... прекрасно интегрированные французы. И эта их интеграция окончательно вскрывается через поджог автомобилей. Они интегрированы. Они интегрировались не так, как их родители, не мирным, достойным уважения путем. Они интегрировались во Францию, ничего не понимая ни в ней, ни в мире, в котором они живут... во Францию, утратившую многие из своих ориентиров. И это поведение поджигателей - глубоко французское поведение".

Добавлю: это поведение тоталитарной массы, тоже порожденной западным обществом. У бунтующих египтян, да и у тунисцев пока нет никакой общей идеологии и никаких четко сформулированных требований. Но из того, что доходит из этих стран, можно сделать вывод, что более всего масса озабочена патерналистской недостаточностью государства и желает иного распределения тех благ, которые, в частности, приходят на периферию миросистемы из развитых стран, давно уже превратившихся в спонсоров и доноров для всего остального мира. И это тоже взаимная интеграция.

Так что эта масса - сторонник глобализма. Да и кончилось, кажется, антиглобалистское движение в развитых странах. И применительно к этой массе совершенно бессмыслен спор о готовности или неготовности к демократии, о чем столь страстно рассуждает Александр Скобов. Само слово "демократия", как и "народный суверенитет", "права человека", неприменимо для описания устремлений бунтующей ныне массы и политических режимов, в рамках которых этот бунт проходит. И для того порядка, который может создать эта масса.

Именно в этой неописуемости арабского бунта привычными для западного общества понятиями и состоит главная параллель с современной Россией. Как ни относиться к нынешнему политическому режиму, объявлять презумпцию правоты народа в любом возможном социальном конфликте не следует уже потому, что надо сначала разобраться в значении слова "народ". Если приглядеться и вслушаться, то получается, что под "народом" понимается как раз то, что исследователи тоталитаризма и называли массой. А совсем не то, с чем связывается понятие народного суверенитета.

Те, кто приветствует свержение нынешних политических режимов в арабских странах, ничего не говорят о том, что может прийти им на смену. А между тем весьма вероятен сценарий, по которому не придет ничего. Даже не более жесткие авторитарные режимы, даже не исламские радикалы. В арабском мире наступят времена несостоявшихся государств, на манер Судана, Сомали и еще изрядного числа трайбалистских сообществ Африки, формально имеющих признаки государств, включая членство в ООН.

И в России такое тоже весьма возможно. Виоленсия - война всех против всех. В сущности, один из вариантов неототалитарного развития, при котором атомизируется не только общество, как это было в классическом тоталитарном варианте, но и власть.

Интересно, найдутся ли те, кто назовет это демократией? Боюсь, что найдутся.