Таперича, когда юбилей Горбачева справили, взглянем чуть более спокойно на то, что проявилось во дни торжеств, прямо скажем, не слишком народных. Кульминацией празднеств в России (за границей они будут продолжены в Альберт-холле) стало награждение Михаила Сергеевича орденом Андрея Первозванного, от которого он, в отличие от Солженицына, отказываться не стал.

Власть поступила весьма разумно, не поставив награждение в зависимость от критических высказываний юбиляра по ее адресу. Целью этого акта было продемонстрировать Западу, что Кремль благосклонно относится к нобелевскому лауреату, получившему премию, как и нынешний президент США, будучи во главе государства, но куда более заслуженно. Есть в награждении еще и глубокий исторический и актуально-политический смысл. Что бы ни говорила прогрессивная общественность, нынешняя правящая элита - наследники Горбачева, прямые продолжатели его дела.

Перестройка была попыткой модернизации тоталитаризма, его переустройства на рациональных началах, отказа от наиболее архаичных его черт. Спустя двадцать пять лет после первых шагов Горбачева в этом направлении можно признать, что все удалось. За последнее десятилетие окончательно преодолены демократические перегибы девяностых, которые теперь выглядят как кризис роста неототалитаризма, пришедшего на смену советскому строю.

Вспомним, на что была направлена перестройка, - и посмотрим, что возникло спустя два десятилетия. Деидеологизация всех сторон жизни: есть - даже власть вне идеологии, если не считать таковой пронизывающие все общество прагматизм и утилитаризм. Преодоление всевластия партийного аппарата: этого всевластия и в помине нет, "Единая Россия" ничего общего с КПСС не имеет, вот сейчас, например, она служит громоотводом. Ее поносят как партию жуликов и воров, и тем, кто реально правит страной, это только на руку - отвлекает и обличителей, и потенциальных конкурентов в ЕР, которые стали слишком много о себе понимать.

Экономика вроде рыночная, но свободного рынка нет. Она очистилась от планового маразма, интегрируется в мировую хозяйственную систему под полным контролем власти. То же и в политике. Нынешняя правящая элита обеспечила себе несменяемость без репрессий, без уничтожения элиты оппозиционной. Выборы вроде есть, но выборной демократии нет, как нет и электората - только население. Стремление к независимости от электората характерно не только для власти, но и для оппозиции. Это основа ее нового статуса. Она борется не за голоса избирателей, как это бывает на свободном политическом рынке, а за квоты, выделяемые властью для различных партий, как это бывает в распределительной системе. Менеджеров по продажам заменяют снабженцы, политиков - политтехнологи.

Нынешние политические образования не общественно-политические организации (партии, движения и проч.) демократического общества с развитой парламентской системой. И не то, что создается в период перехода от тоталитаризма к демократии. Это формирующиеся вместе с неототалитарным строем, внутри него псевдообщественные и псевдополитические организации, призванные интегрировать элиту, отошедшую от власти или ранее на нее претендовавшую, в новую политическую систему. Отделив ее при этом от остальной части общества.

Демоппозиционные политорганизации выполняют важнейшую функцию: отстаивая свою монополию на оппозиционность, они лучше любого КГБ и агитпропа препятствуют обновлению и развитию демократического политического сегмента. При таком взгляде на партийно-политическую систему современной России следует признать соответствие всех политических организаций задачам построения неототалитаризма в одной отдельно взятой стране. Только один политик из демократов, да и из всего политического истеблишмента, мужественно признал поражение в рамках электоральной демократии. Как всегда в России, это оказалась женщина - Ирина Хакамада: "Демократам всегда не хватало ответов на вопросы обыкновенных людей. И именно поэтому они все и проиграли. Потому что у них не было этих ответов не только в области идеологии или полемики, их не было и в реальной политике".

Но именно отсутствие этих ответов, отказ от апелляции к обществу и являются условием вхождения прежней элиты в новый истеблишмент.

Чуть сложнее получилось с языком неототалитаризма. Образ тоталитарного общества, созданный исследователями - учеными и писателями - прошлых лет, включает в себя непременную унификацию языка в сочетании с двойничеством, ведущим к мыслепреступлениям. Весь перестроечный плюрализм был всего лишь попыткой модернизации прежнего новояза, то есть новой унификацией мышления.

Оказалось, однако, что можно обойтись без новояза, который просто так не введешь, ибо предварительно надо вышибить из людей память о прежнем, живом языке. Эффективным оказался прямо противоположный и гораздо менее затратный метод: позволить всем говорить на языке своих мелких и мельчайших комьюнити, не допуская возникновения общего для всей нации политического языка, на котором были бы сформулированы, в частности, интегрирующие ценности и общепризнанные принципы государственного устройства.

Языковая атомизация, непрозрачность различных сред друг для друга - явление глобальное, связанное с развитием информационных технологий, в которых совершенно напрасно усматривают лишь средство объединения мира. Новые информационные технологии все чаще вызывают сравнение с Вавилонской башней. Разноязычие только усиливается с расширением коммуникационных возможностей. Но не одинаковы его последствия в различных странах. Если в свободном мире оно может изучаться как политически нейтральный (пока) социокультурный феномен, то в России оно приобретает системообразующее значение для политического устройства страны.

Сила неототалитаризма в способности использовать в своих целях любую оппозицию - левую и правую, экстремистскую и умеренную. У всех свои ниши, все довольны, всех устраивает деградационная модель экономического и общественно-политического устройства. Всех, кто находится по одну сторону социального барьера, где каждой твари по паре.

Все остальное население - по другую сторону. И пока еще безмолвствует. "Улица корчится безъязыкая". И, похоже, если заговорит, то ни на одном из тех языков, которые используют разные сегменты элиты - как правящей, так и оппозиционной.

Ни один государственный и общественный институт современной России не имеет потенциала демократического развития. И главный вопрос в том, к чему приведет осознание этого факта: к общественному унынию или же к росту общественно-политической креативности. Что же касается существующих партий и движений, приравнивающих критику в свой адрес к предательству демократии и поддержке действующей власти, то их кризис, распад и дальнейшее переформатирование на новых началах вместе с другими неототалитарными новообразованиями будут признаком подлинной демократизации общества, когда оно преодолеет внутренние барьеры.