Значительное оживление дискуссии об обстоятельствах рождения путинского режима — хороший знак. События, связанные с приходом Путина к власти, — самая опасная тема и для него лично, и для его режима в целом. Недаром павловские заявляют, что шанс на либеральную трансформацию системы может быть реализован лишь в том случае, если общественность не будет фантазировать о расследовании взрывов 99-го года. Это откровенное предложение сделки: некие неопределенные "либеральные уступки" в обмен на снятие опасной темы. Это попытка договориться о гарантиях на будущее.

Надеюсь, общественность решительно отвергнет подобные мирные инициативы кремлевского парламентера. Торг здесь неуместен. Тем более что шансов на либеральную трансформацию режима все равно нет. По той же причине, по которой их не было у сталинского режима после войны. Слишком много скелетов в шкафу. Так что призывы "дать им шанс" лишены смысла.

Обсуждение этой темы помогает разобраться в природе режима. Врага, как известно, надо знать. Материал для такого анализа дает и последняя статья Александра Гольдфарба. Пытаясь отвести от Бориса Березовского подозрения в причастности к антигосударственному заговору, составленному кремлевской кликой с целью развязать новую войну в Чечне путем ряда кровавых провокаций, Гольдфарб задается поистине сакраментальным вопросом. Этот вопрос до сих пор ставит в тупик изрядную часть демократической общественности. Как получилось, что "бессловесный, застенчивый дебютант вдруг превратился в монстра Франкенштейна, уничтожившего своего создателя, а заодно и российскую демократию"? В чем пружины метаморфозы Путина?

Гольдфарб допускает только два возможных объяснения. Либо "Путин с самого начала был "слипером" - агентом глубокого погружения, внедренным в кремлевскую "семью"; его лояльность была маской, и он всегда был марионеткой Лубянки". Либо "Путин изначально был лоялен кремлевской команде, в том числе Березовскому, но, ощутив вкус власти, решил строить персональную диктатуру и призвал коллег из ФСБ себе в помощники".

Гольдфарбу представляется "вполне очевидной истиной", что Березовский "не мог... сознательно способствовать приходу ФСБ к власти", что спецслужбы — его исконный враг. Вот и остается предполагать, что "Березовский на Путине "лоханулся", поверил, что тот порвал со своим чекистским прошлым и лоялен кремлевской команде, как ее ни называй - ельцинистами, либералами или "семьей"".

Я бы не поверил, что Александр Гольдфарб столь наивен, если бы подобная "наивность" не была характерна для нашей либеральной публицистики в целом. Она до сих пор объясняет авторитарную эволюцию постперестроечного режима тем, что к власти тихой сапой пробрались "чекисты". А ведь все ровно наоборот. "Кровавая гебня" была востребована правящей группой, сознательно вставшей на путь отказа от характерных для ельцинской эпохи "либеральных" методов властвования, на путь перехода к авторитарным методам.

Постперестроечная господствующая элита никогда не была привержена демократическим идеалам. Ее "вера" сводилась к тому, что по сравнению с прежней партноменклатурной олигархией она — "более эффективный менеджер". Доказательством эффективности считалась успешность в развернувшейся в 90-е годы "прихватизации". Умение ловчее советской геронтократии производить всего два арифметических действия: отнимать и делить. Это и делало ее в собственных глазах обладательницей исторического права на руководящую и направляющую роль в новых условиях. В народе же новорусская элита всегда видела не более чем объект манипуляций со стороны "избранных".

Что же касается методов и форм манипулирования, то тут все зависело от ситуации. "Прихватизация" прошла столь "успешно", что к концу 90-х стало ясно: если продолжать играть по либеральным правилам, никаких гарантий сохранения "нажитого непосильным трудом" не будет. Проведенный раздел собственности был не только незаконным юридически и болезненным социально. Он был глубоко оскорбительным для элементарного чувства справедливости. Результаты его могли быть в любой момент оспорены обществом. Поэтому олигархи были кровно заинтересованы в формировании такого политического режима, при котором власть не зависела бы вовсе от "случайных настроений капризной черни". Олигархам была нужна диктатура, защищающая их "от ярости народной", про которую сам народ бы думал, что она его защищает от олигархов.

Уже с середины 90-х в прессе широко пропагандировалась идея "авторитарной модернизации", возник настоящий культ Столыпина и Пиночета. Раздавались утверждения, что многопартийность по-западному, основанная на свободной политической конкуренции, не соответствует стоящим перед страной задачам. Чуть позже вспомнили, что и национальным традициям не соответствует. Уже тогда пошло гулять выражение "управляемая демократия". И исходило все это не от "кровавой гебни", а от вчерашних либералов и людей бизнеса.

А теперь о "кровавой гебне". Либералы, путающие национализацию с бандитским переделом ресурсов в форме создания госкорпораций, до сих пор шарахаются от призрака "красных чекистов", ведущих войну против частной собственности и рынка. Между тем многие "чекисты" 90-х годов — сами крупные собственники, глубоко вовлеченные в криминально-рыночные отношения.

Что общего с "комиссарами в кожаных тужурках" у персонажа фильма "Олигарх", представителя старинного дворянского рода, который служил всем — царям, коммунистам, но все — ради "державы Российской"? И который на этом основании требует от бизнесмена, уличенного им в обворовывании народа, десять миллионов долларов наличными? А ведь именно его жизненную философию обосновал и развил в нашумевшей в свое время статье небезызвестный "капитан Крюк".

"Чекисты" конца 90-х были вполне социально близки "олигархам". И более чем близки идеологически. Такое же убеждение в том, что "пипл" везде и всегда — объект манипуляций со стороны элит, что именно они и должны быть этой элитой. Расходились они лишь в том, кто из них "более эффективный менеджер". И ныне они органично слились в единый класс правящей клептократии, или в "силовую олигархию", как ее называет Михаил Делягин. А то, что кому-то в ней не нашлось места, — так это все в пределах допустимых издержек.

Не будем переоценивать роль личности в истории. Даже такой несомненно колоритной личности, как Борис Абрамович Березовский. Продвигая проект "Путин", он выражал коллективную волю своего класса. А как этот класс поступает с отступниками от своей коллективной воли, известно на примере другого знаменитого олигарха. Безучастность собратьев по классу к его судьбе объясняется вовсе не их трусостью и слабостью, как принято думать у либералов. Нет, решил стать честнее нас всех — будешь сидеть.

Иного выхода у этого класса в 1999 году не было. При любом другом исходе выборов 2000 года передел собственности был бы куда более серьезным. Так что не прогадали. Наверное, как и германские промышленники 30-х, рассчитывали на более управляемую фигуру. Но когда "крыша" садится тебе на голову — это обычная практика в чисто конкретных делах. И определялось это опять-таки не личными вкусами Путина и его желанием "построить персональную диктатуру", а экономическими ресурсами окрепших "силовиков". Только бизнес, ничего больше.

И, как опять-таки многократно демонстрировала история, класс, к которому принадлежит Борис Абрамович, ради сохранения привилегий в большинстве своем всегда готов пожертвовать частью своих вольностей. Тем более — свободами своих сограждан. Он готов использовать любую идеологию и, отбросив либеральную демагогию, поднять на щит советскую державность вместе с исконно-посконными "православием, самодержавием и народностью". Именно этот класс — истинный убийца молодой российской демократии.