статья Феминизм в петровскую эпоху

Илья Мильштейн, 12.10.2012
Илья Мильштейн

Илья Мильштейн

Вообще говоря, я доброжелательно отношусь к феминизму, но иногда возникают в жизни ситуации, которые заставляют призадуматься и тяжело вздохнуть. Скажем, стоишь на остановке в центре крупного европейского города и, посторонившись, пропускаешь в автобус незнакомую девушку. А она, испепеляя тебя взглядом и разве что в морду не плюнув, жестом и энергичными заграничными словами велит тебе пройти первым. И ты проходишь, испытывая очень сложное чувство, которое для простоты можно назвать когнитивным гендерным диссонансом.

То есть, вне всякого сомнения, мужчина и женщина абсолютно равны в своих правах. Но все-таки в автобус она должна входить первой, если тебя не вносят в инвалидной коляске. И выходить тоже, если тебя не выводят из автобуса в наручниках за пьяную ругань и приставание к незнакомкам. Ну, так сложилось, это вековая традиция, типа привычки, и подавляющее большинство женщин прощают нам эту слабость, продиктованную воспитанием, и даже одаривают улыбкой, если мы не лезем в салон, сметая на пути всех входящих и выходящих, включая беременных.

Другое дело – тюрьма. Или зона. Тут работают другие законы, прямо противоположные, но тоже не вполне соответствующие заповедям агрессивного феминизма. Здесь традиция освящает мужское первенство, как в фильме "Вокзал для двоих", где главный герой отправляется в лагерь вместо своей жены, которая была истинной виновницей ДТП. Это норма.

Или взять политику, а также правозащиту. Это нормально, если знаменитый академик заперт в Москве, а его жена получает за него Нобелевскую премию, а не наоборот. Если он сидит в горьковской ссылке и добивается того, чтобы ей сделали необходимую операцию за границей. Если он голодает, настаивая на том, чтобы молодую девушку выпустили из СССР к ее мужу, сыну академика. С точки зрения агрессивного феминизма, вероятно, было бы вполне допустимо, если бы она голодала, протестуя против его беззаконной ссылки. Но не с точки зрения старомодного академика. И когда он даст пощечину журналисту Яковлеву, оклеветавшему и оскорбившему его жену, это тоже будет поступок нормальный и правильный. Потому что вступаться за женщину – это неотъемлемое право мужчины. Даже если он совсем не умеет драться и испытывает отвращение к насилию, как тот академик.

Мне трудно судить, почему Надежда Толоконникова и примкнувшая к ней Мария Алехина написали письмо, в котором они довольно резко отзываются о муже Надежды Петре Верзилове. Может, все дело действительно в том, что тот "встречался с журналистами и занимался публичной деятельностью, не имея в рамках дела о Pussy Riot на то никакого права". Могу лишь от себя заметить, что вот эти кадры смотреть почти невыносимо. При том, что с точки зрения пиара Петр делает все возможное, чтобы привлечь внимание мира к судьбе своей жены и других панк-феминисток – больше делают только Путин, судья Сырова и прочие представители государства. Однако сама ситуация, в которую попала семья Верзилова-Толоконниковой, выглядит совершенно дикой, и далеко не всякий муж мог бы путешествовать по "вашингтонским обкомам", бегло беседовать по-английски с разными знаменитостями, держать речи со сцены и вообще довольно весело тусоваться, зная, что его жена сидит в вонючей камере СИЗО №6. Не исключено, что Надежде и Марии, при всем их феминизме, данный сюжет показался не слишком убедительным. Попросту говоря, им стало больно.

Иными словами, у всякого равенства имеются рамки, которые покрепче тюремных решеток и стен. Это проявляется по-разному, иногда в ситуациях бытовых, а иногда, как в данном случае, в экстремальных. Что же касается феминизма, то это несомненное достижение цивилизации не может быть оспорено; исключения лишь подтверждают правило. В местах заключения, например. И если ты входишь в автобус, то пропусти даму. А если садишься в автозак, то можешь не пропускать.

Илья Мильштейн, 12.10.2012


новость Новости по теме