Безумие и система
В V веке до н. э. граждане греческого города Абдер написали слезное письмо на остров Кос знаменитому лекарю Гиппократу, умоляя его приехать и спасти впавшего в безумие философа Демокрита. В послании описывались симптомы душевной болезни: "Забыв обо всем и прежде всего о самом себе, он бодрствует ночью, как днем, смеется над каждой вещью - большой и малой - и считает, что вся жизнь— ничто".
Гиппократ немедля отправился в Абдер. Горожане проводили его к платану, под которым сидел мыслитель, и оставили врача наедине с пациентом. После обмена приветствиями и первых учтивых фраз Гиппократ спросил, указывая на манускрипт, о чем пишет Демокрит, и поразился, услышав в ответ: "О сумасшествии". Долгий и обстоятельный разговор убедил Гиппократа, что перед ним – отнюдь не безумец, а величайший мудрец, а его смех, так беспокоивший абдеритян, есть не что иное, как вполне осмысленная насмешка над тщетой жизни. "Я возвращаюсь вестником, что ты исследовал и уловил истину человеческой природы", - сказал философу медик, подробно описавший встречу.
В дальнейшем они подружились к вящей пользе как медицины, так и философии.
Таким был один из самых первых случаев медицинского освидетельствования по поводу психического расстройства. Больной оказался не только здоровым, но и умнейшим человеком. Этот рассказ можно ставить эпиграфом не только к истории психиатрии, но и ко всей мировой литературе, в которой мнимое безумие сплошь и рядом оборачивается высшей мудростью.
Человек начал постигать тайны собственного мозга относительно недавно. На протяжении многих столетий удел душевнобольных был ужасен. В самом лучшем случае их изгоняли из городов на произвол судьбы. С ними обращались как с опасными и неисправимыми преступниками. Во времена инквизиции их сжигали на кострах как одержимых дьяволом.
О том, что многие ведьмы и колдуны – попросту больные люди, догадывался Монтень, получивший однажды возможность побеседовать с обвиненными в колдовстве и записавший в своих "Опытах": "Этим людям я прописал бы скорее чемерицу, чем цикуту". (Чемерицей лечили безумие.)
Пройдет время, и Паскаль поймет: "Люди безумны, и это столь общее правило, что не быть безумцем – тоже своего рода безумие".
А потом Чезаре Ломброзо напишет "Гениальность и помешательство".
Одним из первых специальных заведений для содержания душевнобольных стало в 1537 году Вифлеемское аббатство в Англии – там расположился печально знаменитый Бедлам, ставший именем нарицательным (есть мрачная ирония в том, что дом умалишенных носил имя родины Христа: "Бедлам" - искаженное "Вифлеем"). Бедные страдальцы содержались там в условиях поистине нечеловеческих. По праздникам на территорию допускалась любопытствующая публика, за умеренную плату наблюдавшая безвинных узников – в точности так, как сказано у Пушкина:
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.
В абсолютистской Франции дом умалишенных превращается в инструмент репрессий. Мишель Фуко в книге "История безумия в Классическую эпоху" пишет об учрежденном в 1656 году в Париже указом короля Общем госпитале: "Независимость и всесилие Общего госпиталя почти абсолютны, его суд не подлежит обжалованию, а решения выше любого права".
Лишь на исходе XVIII века французский психиатр Филипп Пинель решил избавить своих пациентов от насилия. Декретом революционного правительства Пинель был назначен главным врачом Бисетра – лечебницы близ Парижа, исполнявшей заодно и функцию пересыльной тюрьмы для осужденных на каторгу в Кайенне. Узнав о его намерении освободить больных от оков, власти тотчас заподозрили Пинеля в неблагонадежности. Жорж Кутон, один из самых кровожадных якобинских вождей, заявил Пинелю, что лично приедет в Бисетр с инспекцией - "и горе тебе, если ты нас обманываешь и между твоими помешанными скрыты враги народа". Он действительно побывал там; паралитика-Кутона несли на руках. Мишель Фуко приводит описание этой знаменитой сцены:
"Пинель немедля препроводил его в отделение для буйных, и зрелище одиночных камер произвело на него тягостное впечатление... Оборотившись к Пинелю, он спросил: "Ты что, гражданин, хочешь спустить с цепи подобных зверей? Уж не сошел ли и ты с ума?" Пинель спокойно отвечал: "Гражданин, я убежден, что сумасшедшие эти столь несговорчивы единственно потому, что их лишают воздуха и свободы". "Что ж, делай, как знаешь, боюсь только, как бы ты не пал жертвой своих убеждений". Впоследствии, в эпоху Реставрации, появились сведения, что Пинель и впрямь укрывал в Бисетре политических противников режима.
В России в области психиатрии царило средневековье вплоть до последней четверти XVIII века. Первые дома для умалишенных появились в империи при Екатерине II. При Александре I и Николае I дома эти находились в ведении Министерства полиции и Министерства внутренних дел. Условия в них были неописуемо тяжелыми. Лечебным инвентарем служили цепи, сыромятные ремни и "капельная машина" - устройство для того, чтобы капать холодную воду на голову больному.
К александровскому царствованию относится один очень известный случай умопомешательства - поэта Константина Батюшкова. Он заболел в 1821 году, 34 лет от роду; прожить ему в помрачении рассудка суждено было еще 34 года. По общему признанию специалистов, Батюшков страдал манией преследования. "Не позволял топить у него печку, - гласит одна из записей в дневнике лечившего его доктора Дитриха. - Его не послушали, и он открыл окно, уверяя все время, что в печке притаились Штакельберг, Нессельроде и многие другие, которые начнут мучить его..." (Батюшков служил по министерству иностранных дел; Нессельроде и Штакельберг были его непосредственными начальниками.) В другой раз "ему чудились Вяземский, Жуковский, император Александр Павлович и другие, которые записывали все, что он говорил, и немедленно отсылали куда-то записанное..." Можно только гадать, кто был этот таинственный адресат, которому в галлюцинациях поэта сам император слал донесения.
В марте 1830 года друзья Батюшкова решили, что он отмучился и умирает. У одра смерти отслужили всенощную, на которую пришел и Пушкин. Авторитетные исследователи считают, что именно после этого последнего свидания Пушкин написал "Не дай мне Бог...".
В царствование Николая I российское общество узнало о сумасшествии Петра Чаадаева. Отставной гусарский офицер, бонвиван и красавец, Чаадаев три года провел за границей, откуда вернулся задумчивым скептиком, поселился в Москве и вел рассеянную жизнь светского джентльмена, а на досуге писал "философические письма" некой даме, "госпоже ***", о личности которой существуют различные предположения. Письма имели хождение среди узкого круга лиц, а в 1836 году одно из них было опубликовано в журнале "Телескоп". Сочинение, которое сегодня назвали бы "русофобским", произвело эффект разорвавшейся бомбы. По высочайшему повелению Чаадаев был объявлен помешанным. Он жил по-прежнему в своем московском доме, но под "медико-полицейским надзором"; на его литературные произведения был наложен строжайший цензурный запрет.
Документы говорят о том, что "диагноз" Чаадаеву поставил лично император. По прочтении "Философического письма" Николай начертал резолюцию: "Прочитав статью, нахожу, что содержание оной смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного". Во исполнение воли царя шеф III отделения Бенкендорф направил казенную бумагу московскому военному генерал-губернатору князю Голицыну: "В последневышедшем номере... журнала "Телескоп" помещена статья под названием "Философические письма", коей сочинитель есть живущий в Москве г. Чеодаев... В ней говорится о России, о народе русском, его понятиях, вере и истории с таким презрением, что непонятно даже, каким образом русский мог унизить себя до такой степени, чтоб нечто подобное написать. Но жители древней нашей столицы, всегда отличающиеся чистым, здравым смыслом и будучи преисполнены чувством достоинства Русского Народа, тотчас постигли, что подобная статья не могла быть писана соотечественником их, сохранившим полный свой рассудок, и потому, - как дошли сюда слухи, - не только не обратили своего негодования против г. Чеодаева, но, напротив, изъявляют искреннее сожаление свое о постигшем его расстройстве ума, которое одно могло быть причиною написания подобных нелепостей... Его Величество повелевает, дабы Вы поручили лечение его искусному медику, вменив сему последнему в обязанность непременно каждое утро посещать г. Чеодаева и чтоб сделано было распоряжение, дабы г. Чеодаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнего сырого и холодного воздуха; одним словом, чтоб были употреблены все средства к восстановлению его здоровья".
С одной стороны, Чаадаева как будто и впрямь вырядили в сумасшедшие. С другой – о странностях его характера пишут многие современники. Наконец, вполне вероятно, что царь и вправду думал, будто написать такой текст невозможно в здравом уме и твердой памяти. Во всяком случае, Чаадаев легко отделался: издатель "Телескопа" Николай Надеждин был сослан в Усть-Сысольск, цензор, пропустивший статью в печать, уволен, журнал закрыт. Через год с Чаадаева сняли надзор с условием "не сметь ничего писать". Он, однако, написал "Апологию сумасшедшего", в которой оправдывал принятые к нему меры: "В сущности, правительство только исполнило свой долг". Но и этот текст увидел свет лишь в посмертном французском издании.
Во второй половине XIX века русская научная психиатрия бурно развивается и получает европейское признание, ненасильственные методы лечения становятся основными. Мировое светило судебной психиатрии Владимир Сербский был не только исключительно светлой личностью, но и отличался высокой принципиальностью в отношениях с властями.
Известен случай, когда он не позволил полиции провести осмотр пациентов клиники (подозревали, что там укрылись объявленные в розыск революционеры). Дело было в 1906 году, полицейский пристав имел на руках предписание градоначальника Рейнбота. Однако Сербский решительно заявил, что не позволит беспокоить больных. И полиция ретировалась.
Годом позже Сербский вступил в новый острый конфликт с властями. В московской тюремной больнице покончил с собой арестант Шмидт, дожидавшийся суда по обвинению в организации вооруженного восстания в Москве. Шмидт страдал психическим расстройством и был освидетельствован комиссией, в состав которой входил и Сербский. Смерть Шмидта, нуждавшегося в особом уходе, возмутила его. Психиатр выступил с резким обличением в газете "Русские ведомости". Не забудется и его экпертиза по "делу Бейлиса".
С приходом к власти большевиков психиатрия превратилась в орудие политических репрессий. Французский иссследователь Доминик Кола обратил внимание что Ленин активно использует в полемике со своими противниками психиатричсеский лексикон. В его статьях неоднократно встречается термин "истерия". Добавим к этому многочисленные безапелляционные требования отправить на лечение несогласных с ним соратников. Вот лишь некоторые примеры.
"Мы будем последними дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий". "По-моему, надо бы ее арестовать и по этапу выслать в германский санаторий". "Зачем же так нервничать, что писать совершенно невозможную фразу, будто ЦК – это я? Это переутомление. Отдохните серьезно. Обдумайте, не лучше ли за границей. Надо вылечиться вполне".
Своих он спроваживает в заграничные санатории. Политическим оппонентам уготована иная участь. Первый широко известный случай применения большевиками карательной психиатрии – дело Марии Спиридоновой, одного из вождей левых эсеров, предпринявших 6 июля 1918 года попытку государственного переворота. Учитывая ее "болезненно-истерическое состояние", трибунал постановил изолировать Спиридонову на год "посредством заключения ее в санаторий". "Санатория должна быть такая, - указывал Дзержинский подчиненным, - чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям". Она бежала, была арестована, снова пыталась бежать, получила три года ссылки, потом еще и еще. Наконец, в 1937-м получила 25 лет тюрьмы и была расстреляна в сентябре 1941 года в Орловском централе вместе с другими заключенными.
Дело Ларисы Арап заставляет заново осмыслить угрозу, исходящую от забывших свой долг психиатров. Неужели прав Станислав Ежи Лец, сказавший, что "у каждого века свое средневековье"?
Статьи по теме
"Бред несогласия"
Дело Ларисы Арап напомнило о зловещих страницах советской истории борьбы с инакомыслием. О прошлом и будущем карательной психиатрии рассуждают Татьяна Касаткина, Александр Подрабинек, Лев Левинсон, Андрей Бильжо и Валерия Новодворская.
День открытых дверей в аду
Недавно состоялся день открытых дверей в Институте им. Сербского, где при советской власти был центр по применению карательной психиатрии к политзаключенным. Там работали врачи-преступники, заслужившие Нюрнберг. Никто из них не был осужден, никто не лишился диплома. Бухенвальд готов для новых жертв.
Психиатрия: карательная и оправдательная
Что касается злоупотреблений психиатрией в интересах власти, наша страна снискала тут печальную славу — от признания в 1836 году сумасшедшим Петра Чаадаева за его "Философические письма" до принудительного заключения в психбольницу лидера эсеров Марии Спиридоновой в 1920 году.