Эту статью Дмитрий Александрович Пригов прислал в редакцию незадолго до кончины. Мы не думали, что она окажется последней.

Ностальгия - дело приятное. Некий утишающий и утешающий, очищенный соответствующей оптикой образ выбранного прошлого. Чего уж тут плохого? Ничего!

И наше время не обойдено этим милым занятием. Но симптоматично, что предметом ностальгии стали 80-е годы XX века. Годы так называемого застоя советской власти - реального, построенного, завершенного (и как там еще?) социализма. Тоже неплохо. Важна только социокультурная вменяемость при созерцании подобного фантома и способность отличать его от исторической действительности. И в данном случае это примечательно (чему и была посвящена одна телевизионная передача) в отношении молодых людей, уже не ведающих всех интригующих деталей того времени.

Давно известен ностальгический феномен "руссоистского" человека, возмечтавшего опроститься, заново совпасть с чистым природным бытием. Давно известны и иронически-снисходительные оценки подобного рода мечтаний - он, этот человек, хотел бы приобрести свободу внекультурной естественности, сохранив, однако, и все обретенные культурой ценности. Уж как прелестно!

Подобное же демонстрировала и телевизионная аудитория при обсуждении сходной проблемы. То есть желание обрести прежнее как бы спокойствие и не отягощенное проблемами выбора и решений душевное состояние времен застоя, но сохранить при том вот эту самую возможность открыто обсуждать и критиковать, как бы даже и не замечаемую, как естественный воздух современного бытия. (Припоминается, как сын моего знакомого спрашивал меня: "А почему не разрешали Бродского, что там такого?" Вот именно: что там такого!) Соединить прежнюю как бы необремененность, сохранив возможность ходить на рок-концерты (которые были попросту запрещены). А также спокойно и не задумываясь покупать пиво, сигареты, кофе, а не стоять в очередях и при входе в кафе и магазины не спрашивать: пиво есть? Кофе есть? Сигареты и спички есть? Колбаса есть?

Помнится, еще долгое время во время поездки за рубеж я никак не мог отделаться от этой самой очаровательной привычки, входя в кафе, спрашивать: "Кофе есть?" Чем приводил в немалое смятение владельцев, предполагавших, что мне потребно уж и вовсе неведомое им неземное кофе.

Не могу не описать и (по-моему, уже не в первый раз мною поминаемое) некое совершенное в свое небесной почти простоте и честности меню в городе Братске 1978 года, где все продуктовые магазины сияли абсолютной чистотой, предлагая пораженному посетителю лишь гигантские торты ядовито-анилиновой сияющей окраски. Именно по сей причине как приезжий был я прикреплен к столовой местного лесопромышленного комплекса, куда и прибыл в кратковременную командировку. Первое блюдо в пустоватой столовой называлось - суп пустой, незаправленный, что прямо соответствовало действительности. Второе - рожки с колбасными обрезками (единственно вдохновляло, что у кого-то наличествует и сама колбаса, коли помянуты ее обрезки). И третье - в углу, на покрытом повытертой клеенкой столе значились майонезные баночки с желтоватой жидкостью, напоминая поликлиничную лабораторию с анализами тощей мочи пожилых, немощных обитателей местных окрестностей. Надпись значила: чай жидкий без сахара.

Во всем этом, конечно, по контрасту с нынешними временами тотального рекламного обмана и соблазна, поражала исключительная, почти исповедальная честность называний. Да, невозможно не помянуть и единственный на всю столовую ножик, просверленный в ручке и посредством проволоки крепившийся к длинному проводу, протянутому вдоль всего помещения, и перемещаемый по желанию едоков из одного конца в другой.

Так что, думается, ностальгические образы прошлого вряд ли насыщены подобного рода очаровательно-отталкивающими деталями. Да и вообще, заманчиво оказаться в пушкинскую эпоху, но предпочтительнее в родовитой дворянской петербуржской семье, а не крепостным у какой-нибудь Салтычихи. Да и в советские времена опять-таки прелестно оказаться в московской академической или артистической просторной семейной квартире, а отнюдь не лагерником среди заснеженных пространств Колымы или под надзором КГБ. Или в психушке. Все это понятно.

Не очень понятны самозабвенные (именно что само-забвенные, так как все вполне в пределах еще неотсохшей памяти) сирены, вроде Кургиняна, воспевающие прелести того времени перед лицом мало что помнящей, да и попросту не знающей о том молодежи.

Основной аргумент в пользу преимущественной гуманности советского строя - это некий всеобщий пафос, особенно проявившийся в период великой войны. Ну так ведь неземной пафос и неземное единение было и у другого народа, покорившего всю Европу и с невероятной яростью противостоявшего почти всему, ополчившемуся на него, миру. Да любовь и верность вождю была не меньшая. Вспоминается некое как бы работавшее во всех ситуациях позднее оправдание: простой и честный член коммунистической партии. Однако, если подумать и примериться, тот же аргумент, перенесенный на другую почву, звучит как-то странновато: честный и простой член фашистской партии.

И, естественно, надо понимать, что неоднократно поминаемые во всех диспутах как неотразимые аргументы бесплатное образование и медицина (кстати, сами по себе не подлежащие сомнению в их социальной полезности) подавались, так сказать, в комплексе со всем остальным. (Наподобие ныне уже и не припоминаемых комплексных продуктовых наборов, куда помимо необходимых и трудно добываемых масла, колбасы и пр. включались и абсолютно не нужные вам, скажем, какие-то крупы. Но выбирать не приходилось - все продавалось только в едином комплексе.)

То есть, повторимся, нужна элементарная осведомленность и социокультурная вменяемость. А там уж и выбирай, что тебе больше приглянется, особенно в виде шляпки или песенки. Кто против? Я - нет.