В старом уже, хотя и новорусском актерском анекдоте, режиссер объяснял исполнителю: "Вы – миллиардер. Живете в замке на Рублевке, по будням общаетесь с президентом и членами правительства, а в уикенды, отдыхая от государственных дел, купаете в шампанском блядей". Но тут наступал август, вбегал с перекошенным лицом бухгалтер и, показав режиссеру какую-то бумажку, убегал стремглав прочь. "Так, – выдержав мхатовскую паузу, ронял постановщик, – антураж меняется. Вы бомж. Живете на помойке. По выходным побираетесь возле бирюлевского универмага. По будням – тоже. Вживайтесь в роль!"

О том, что 8 декабря мы можем проснуться в другой стране с другим пейзажем, Анатолий Чубайс предупреждал нас долго, но безуспешно. Мы не верили и в сущности были правы. Ибо в той другой стране жили уже года четыре с лишним, начиная с того дня, как больной Дедушка разглядел в своем директоре ФСБ наследника и продолжателя славных демократических традиций. Мы жили во всем этом, наблюдая таинственные взрывы в российских городах, "обмен" журналиста Бабицкого, погром на НТВ, зачистку ТВ-6 и арест Ходорковского, слушая сталинский гимн и речи наследника про обрезание. Однако в нижней палате нашего парламента еще заседали люди, сходно думавшие про эпоху, хотя иногда и стеснявшиеся произносить свои мысли вслух. Теперь их там нет. И хотя на Рублевке мы с ними не спали, но проснулись 8 декабря там же, где и они. И вместе с ними начинаем вживаться в роль.

О том, какие слова прописаны в новом сценарии, можно было судить уже в послевыборную ночь. Там, в той ночи, в прямом телеэфире, когда ртутный столбик "Яблока" и СПС уже навеки примерз к 4 процентам, один демократический журналист сумрачно вымолвил: "Владимир Вольфович все-таки по-своему честен – что думает, то и говорит. В отличие от Глазьева и Рогозина".

Это был новый либеральный словарь, который мы теперь, после поражения Явлинского и Немцова, будем постепенно разучивать. Мы будем пристально вглядываться в лица новых народных избранников, порой обнаруживая в них некие человеческие черты и втайне ликуя. Мы обнаружим, что самая правая фракция в Думе – это на лицо ужасные, добрые внутри господа единороссы, и нам иногда даже захочется искупать их в шампанском. Мы отметим, стыдясь признаться даже любовницам, что в душе смеемся забавным выходкам Жириновского, и порадуемся за Глазьева, потому что он не Рогозин. Мы будем дивиться гражданскому мужеству Зюганова, когда он однажды выйдет и скажет, что не во всем согласен с Путиным, а его правительство – это вообще антинародный режим. Мы будем переживать за олигарха Видьманова, если его посадят.

...Можно, конечно, сетовать на электорат. Поражаться, как миллионы представителей народа-богоносца голосуют за политика с внешностью и ухватками местечкового скандалиста. Голосуют за жирика пархатого даже после того, как он публично, в лицо кричал русскому генералу-десантнику, что радуется гибели в Чечне его сына. Можно удручаться тупоумию этой толпы, которая отдает свои голоса тупоумной толпе политиков из "Единой России", у которых вообще нет никакой идеологии, только любовь к Путину в качестве экономической программы. Можно удивляться, как в стране, победившей нацизм и положившей миллионы жизней в ГУЛАГе, голосуют за нацистскую прикремленную партию и за КПРФ. Можно, говорю, хвататься за голову, отказываясь понимать происходящее, но лучше все-таки попытаться его понять.

Например, понять тех вроде нормальных с виду людей, выходивших с избирательного участка в Ессентуках под прицел телекамер. Они не стеснялись и не скрывали своего выбора после теракта: за "Родину", в крайнем случае за ЛДПР. Это была социология прямого действия: голосование за нацистов в ответ на террор. Так Родина наша без кавычек влюблялась в Путина после дагестанской войны и подрыва домов в Москве и Волгодонске. Так голосовали граждане в депрессивных районах, сидящих без тепла и света. Так голосовали немцы, протестуя против версальских унижений и их экономических последствий. А уж в России связь между террором, бедностью, фрустрацией и голосованием за коричневых и бесцветных самая прямая.

Уход либералов из большой политики – явление планетарного масштаба. Как и выход на сцену маленького, ни черта не понимающего и уже не желающего понимать запуганного, озлобленного человека. И чем сильнее страхи, нагнетаемые государством, чем ниже уровень жизни, чем яснее бездарность и беспомощность силовой политики спецслужб, управляющих страной, – тем острее тяга граждан к этим политикам и этим спецслужбам. Тем безнадежней дела у партий с внятной правозащитной идеологией и приверженностью либеральным ценностям. Даже в тех случаях, когда они пытаются примазаться к власти, то радуясь "возрождению нашей армии", то пытаясь обслуживать эту власть в качестве экономических спецов при полицейском режиме. Поздно. Их "историческая миссия завершена", как выражаются ныне в кремлевской администрации.

Ночь выборов кончилась. Мы проснулись на помойке и еще долго будем протирать глаза, рассматривая новые декорации и прислушиваясь к свежим запахам слева, справа и сверху. Они особенно шибают в нос после того, как лет девять довелось подышать воздухом свободы. Впрочем, это было уже давно, пора и отвыкнуть. "Когда долго сидишь в нужнике, перестаешь замечать запах", – сказал однажды классик, который век свободы не видал. Доверимся классической цитате, найдем утешение в ней.