Споры об Октябрьской революции, в советское время неизменно именовавшейся Великой, часто сводятся к вопросу о том, была ли это подлинная революция с участием масс или банальный переворот, совершенный кучкой авантюристов благодаря удачному стечению обстоятельств. Между прочим, лидеры большевиков и в 20-е, и в 30-е годы часто употребляли выражение "Октябрьский переворот". Но они отнюдь не имели в виду военный путч - слово "переворот" лишь подчеркивало грандиозность перемен, происшедших в октябре 1917-го.

Действительно, радикально изменился политический строй. Население лишилось гражданских свобод, завоеванных в феврале (а частично еще в 1905 году) и подверглось нескольким волнам широкомасштабных репрессий. Лишилось оно и частной собственности, поскольку вся она довольно быстро стала государственной. Последствия всего этого Россия расхлебывает до сих пор.

Коммунисты любят подчеркивать бескровность Октябрьской революции. Действительно, в Петрограде силы, поддерживавшие Временное правительство, сдались практически без боя, "штурма Зимнего" как такового не было, и в ночь с 25 на 26 октября погибло всего лишь 5-6 человек. По сравнению с Февральской революцией с ее тремя сотнями погибших Октябрьская выглядела почти что мирной. Но за взятием власти большевиками последовала кровопролитная гражданская война, в ходе которой погибло более 5 миллионов человек - большинство жертв пришлось на "красный террор", голод и эпидемии. Однако одним террором, без поддержки масс, большевики гражданской войны не выиграли бы.

В октябре 1917 года Россия на самом деле пережила революцию - и не только в марксистском понимании этого слова. Разбуженная в феврале 1917 года народная стихия, свергнувшая самодержавие, была направлена большевиками в нужное им русло. За несколько месяцев, прошедших после Февральской революции, партия Ленина из малоизвестной сектантской группы превратилась в массовую организацию. И дело здесь не столько в немецких деньгах, сколько в привлекательности для народа большевистских лозунгов. Они обещали мир и землю, а Временное правительство не могло предложить ни того, ни другого.

В принципе, чисто теоретически, Октябрьскую революцию можно было предотвратить. Для этого Временному правительству надо было заключить сепаратный мир с немцами и начать проведение радикальной аграрной реформы с немедленным наделением крестьян конфискованной у помещиков землей. Однако ни того, ни другого Временное правительство не собиралось делать ни при Львове, ни при Керенском. Ведь оно пришло к власти под лозунгом более эффективного, чем при царе, ведения войны до победного конца и уважения к правам собственности. Но армия воевать уже не хотела, а крестьяне самовольно захватывали земли и не слушали комиссаров Временного правительства, да еще и отказывались поставлять хлеб в города, поскольку бушующая инфляция обесценивала "керенки" быстрее, чем их успевали печатать. В результате армия окончательно развалилась, что стало очевидно после краха корниловского выступления.

В стране, как и в феврале, нарастал продовольственный кризис, и власти, правда, без особого успеха, уже пытались ввести продразверстку. Февральская революция уничтожила прежнюю систему власти, а Временное правительство за неполных восемь месяцев так и не сумело создать новую властную вертикаль, особенно на местах. Все это обусловило захват власти большевикками.

Без Февраля не было бы Октября. Троцкий был совершенно прав, когда говорил о перманентной революции. Это был единый процесс, начавшийся с крушения самодержавия и завершившийся падением Временного правительства. Без устранения царя большевики никогда не пришли бы к власти. А самодержавие бы не рухнуло, если бы Россия не участвовала в Первой мировой войне. Но в 1914 году не было даже гипотетического сценария, по которому Российская империя не вступала бы в войну в составе Антанты. Тем более что война, как тогда думали, должна была продлиться недолго.

Итак, приход большевиков к власти был роковым образом предопределен. Ведь эсеро-меньшевистско-кадетское Временное правительство никаких стабильных структур власти не создало. Революция же завершается только с созданием таких структур. Это удалось сделать лишь большевикам.

Бесспорно, что для революции необходима революционная ситуация. Но разовьется эта ситуация в революцию или не разовьется - это зависит в конечном счете от непредсказуемых случайностей, а вовсе не от того, как думают правоверные марксисты, насколько зрелыми оказались движущие силы революции и достаточно ли обострились противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Поэтому ни одну революцию в истории еще никто не смог предсказать, в том числе и те, кому предстояло эту революцию возглавить. Так было 90 лет назад - так обстоит дело и сейчас.

Если использовать терминологию Троцкого, то режим Путина можно рассматривать как "бонапартистское перерождение" демократической революции августа 1991 года. Рухнуть такой режим может только в результате военного поражения или новой революции. В термоядерный век поражение в мировой войне России не грозит. А вот революционную ситуацию режим, лишенный обратной связи с обществом, подчиняющийся только хватательному рефлексу, своими неуклюжими действиями постепенно создает. Вполне возможно, что для нее не понадобится даже глубокого падения цен на нефть.

Своей неразумной аграрной политикой, сводящейся к лоббированию интересов тех или иных российских корпораций, власть во многом способствовала нынешнему резкому росту цен на продовольствие, который, очевидно, еще больше ускорится после выборов - думских и президентских. И это в условиях, когда разрыв между богатыми и бедными только растет, а добрая треть россиян существует на грани физического выживания.

Нынешние демонстрации в поддержку президента Путина как национального лидера, показывающие на самом деле бюрократическое усердие, а не народную любовь, - это часть процесса, который в недалеком будущем может создать второй необходимый элемент революционной ситуации - кризис верхов. Президент Путин явно хотел бы остаться у власти, формально не нарушая Конституцию и не идя на третий срок. Наиболее вероятный преемник Путина на посту президента - премьер Зубков, а Путин, в свою очередь, сможет остаться при нем, либо пересев в кресло премьера, либо приняв титул национального лидера, вроде Муамара Каддафи или Дэн Сяопина.

Однако российский менталитет к таким властным конструкциям невосприимчив. В нашей стране привыкли, что все решает царь (император, генсек, президент). Поэтому ситуация коллективного руководства, когда лиц, принимающих важнейшие решения, становится несколько, в отечественной истории отмечалась лишь редко и ненадолго, пока первое лицо не укрепило свое положение. Так что между Путиным и его преемником рано или поздно возникнет борьба за власть, в которой элита окажется расколотой. Эта борьба может закончиться отставкой одного из двух фигурантов (в худшем случае с проигравшим могут поступить так же, как с Берией в 53-м). А вот если схватка в верхах затянется, то может наступить и революция.