Новый 2009 год политзаключенный Заурбек Талхигов встретил в ПКТ. Это помещение камерного типа. По-старому - БУР. Туда помещают заключенных за какую-либо провинность. Заурбека Талхигова перевели в ПКТ из другой внутрилагерной тюрьмы, более мягкой - СУС (барак строгих условий содержания).

Заурбек Талхигов находится в местах лишения свободы уже седьмой год. В октябре 2002 года он отозвался на призыв депутата Госдумы Асланбека Аслаханова, пришел к оцепленному театральному центру на Дубровке и в течение суток в присутствии сотрудников ФСБ пытался по мобильной связи уговорить захватчиков выпустить хоть кого-нибудь из заложников.

Его арест, а затем и приговор явились полной неожиданностью и для него, и для его родных. Во время суда его мама была уверена, что Заурбека оправдают: все свидетельства были в его пользу, ни одного доказательства вины.

Шокирующий приговор — восемь с половиной лет строгого режима — прозвучал абсолютным диссонансом со всеми материалами судебного разбирательства. Телеканалы показали в тот день молодого красивого парня за решеткой, который улыбался своей маме и ни единой жилкой не выдал перед камерами потрясения суровой несправедливостью.

Не только в день приговора Заурбек держался спокойно. И на этапах, и в лагерях и тюрьмах он смотрел на начальников и конвоиров с поднятой головой, с чувством достоинства и уверенности в своей невиновности и правоте. А этого в нашем ГУЛАГе не любят. Поэтому весь срок Заурбек отбывает в условиях более тяжелых, чем те, к которым был приговорен. Колония строгого режима предполагает возможность свободно выходить из барака, видеть небо над головой, ощущать траву под ногами, дышать свежим воздухом. Таких условий за все минувшие шесть с лишним лет не было у Заурбека ни разу. А были — внутрилагерные тюрьмы, СУС, ПКТ, штрафные изоляторы, карцеры и один год тюремного режима.

Жестокость властей по отношению к чеченцу, осмелившемуся в дни "Норд-Оста" (по их же просьбе!) вступить в диалог с захватчиками театрального центра, необъяснима ни логикой, ни здравым смыслом. Заурбек непоправимо потерял здоровье, болен гепатитом и хроническим гастритом, нуждается в операции, но тюремная медицина ему в этом отказывает.

Новый дисциплинарный срок — три месяца ПКТ — он получил в середине декабря. Ему не впервой это - сидеть в ПКТ. Он притерпелся к суровым условиям внутрилагерных тюрем, к их холоду, сырости, голодному рациону, густым решеткам на окнах, тусклому освещению, при котором невозможно читать. Однако на этот раз заключение в ПКТ было обставлено дня Заурбека с особой жестокостью. Именно в эти дни к нему ехали на свидание мама и младшая сестра. Он не видел родных уже полтора года и с нетерпением ждал давно уже положенного длительного свидания. Однако начальство колонии вынесло ему приговор как раз в тот момент, когда родные подъезжали к Сыктывкару ( ВИДЕО).

Узникам ПКТ не положено свиданий. Они ограничены и во многих других и без того скудных правах. Ограничено питание, что при желудочных заболеваниях Заурбека — просто гибель. Ограничены прогулки, возможность писать родным. В ПКТ, как правило, холодно и сыро, особенно в зимнее время года. Туберкулез заключенные зарабатывают именно в карцерах, ШИЗО и ПКТ.

Семья Заурбека живет в селе Шали. Мама — Тамара Дикиевна Талхигова — работает с больными и неблагополучными детьми в районном реабилитационном центре. Младшая сестра — студентка грозненского вуза. Зарплата маленькая, расходы на образование дочери большие. Непросто было скопить средства на поездку к сыну, закупить все необходимое для передачи. Тамара Дикиевна заблаговременно отпросилась с работы в напряженные для педагогов дни подготовки к новогодним праздникам, Амина прервала экзаменационную сессию. К поездке на свидание они готовились долго и везли с собой те неподъемные сумки, которые обычно везут женщины на свидание к заключенным.

Очень неблизким была путь: из Шали в Грозный, из Грозного двое суток поездом в Москву, затем сутки с лишним — от Москвы до Сыктывкара. В столицу Коми мама с дочерью приехали в воскресенье вечером, утром 15 декабря отправились в колонию. И тут узнали, что Заурбек помещен в ПКТ и свидание ему не положено.

"Мы пошли на прием к начальнику, у него шло совещание, мы долго ждали, — рассказала мне Тамара Дикиевна. — Наконец секретарша разрешила нам заходить. Начальник с порога встретил нас резким замечанием, что мы вошли без разрешения. Для меня это было так дико, у нас в Чечне одного слова "здравствуйте" всегда достаточно. Я сказала, что приехала на свидание к сыну. Он ответил, что мой сын наказан, свидание ему не положено. Я спросила: за что он наказан? Мне стало очень плохо, я с трудом могла говорить. Он сказал: Заурбек лежал и курил сигарету там, где не положено даже сидеть. Я спросила: как же можно за это помещать человека в ПКТ в зимнее время, если он болен. Начальник был непреклонен: свидание не положено. Я очень его просила, я даже не ожидала, что смогу так сильно упрашивать человека, у меня нет привычки просить. Я просила дать нам хотя бы сутки свидания, учесть, какой мы долгий путь проделали, сколько всего везли, просила войти в мое положение, понять меня, маму, которая так давно не видела сына. Он позвал своих работников, те показали мне правила: в ПКТ свидания не положены. Я сказала: но вы ведь знали, что мы едем, вы могли хотя бы подождать нашего приезда, или сообщить мне заранее, и я бы не приезжала, я бы дождалась его освобождения из ПКТ. А он мне опять: "Заурбек курил, лежа на койке. Заурбек ни во что не ставит начальство..." Наконец подписал нам разрешение на короткое (несколько часов) свидание. Через двойное стекло, телефонную трубку. Даже прикоснуться к сыну я не могла".

Таким образом, стало очевидно, что в бараке, где постоянно находится Заурбек Талхигов, заключенным запрещено в течение дня даже присесть на свою койку. Лежать разрешено только после отбоя. Нарушение может караться вот так сурово.

Я спросила Тамару Дикиевну, как прошло краткосрочное свидание, которое все-таки начальник разрешил.

"На свидании нам строго сказали: говорить только по-русски. Я говорю: мне-то нетрудно говорить с ним по-русски, но дочь как будет говорить? У нас не принято, чтобы сестра с братом говорила не на родном языке. Нам повторили: если хоть слово скажете по-чеченски, прервем свидание. С такими жесткими условиями мы пошли к стеклу. Я спросила Заура: "Как могло случиться, что ты лежал и курил там, где нельзя этого делать, и почему ты за это такое тяжелое наказание получил?" Он ответил: "Мама, мы эти вопросы сейчас не будем обсуждать". Рядом стояли охранники и слушали каждое слово. Я спрашивала, как он себя чувствует. Он не стал жаловаться, но я видела, что он болен, весь бледный, руки тонкие, совсем белые. У него постоянная тошнота, повреждена поджелудочная железа, ему нужна диета, а диеты у него нет. Он попросил передать через медсанчасть желудочные лекарства. И попросил фильтр для воды, потому что вода очень плохая, сильно пахнет хлором, невозможно пить".

"А вам пообещали, что дадут свидание после этих трех месяцев?" - спросила я у Тамары. - "Да, но как-то странно пообещали. Начальник сказал, что весь график длительных свиданий на 2009 год забит, Заурбек в него не попадает. Но как может он быть забит? Заурбек записался на этот год, на декабрь. Начальник сказал: мы сделаем так, чтобы он попал в график, если он будет все эти три месяца хорошо себя вести. Я спросила: А если замечания будут? Он ответил, что если будут замечания, Заурбек получит штрафные и после трех месяцев будет отсиживать их в штрафном изоляторе".

"А что об этом сказал Заурбек?" - "Он сказал: "Не беспокойся, мама, то, что делается, тебе не объяснить, но ты не переживай, я не буду ничего нарушать, да я и не нарушаю". А я ведь знаю, что это действительно так. Ну прилег, покурил... потому что совесть у него спокойна, сидит ни за что. И они знают, что он сидит только за телефонный звонок, ничего плохого не сделал, совесть чиста. Могли бы не быть такими жестокими. Я сказала ему: "Мне бы зайти сюда, увидеть, где ты находишься, войти в твою камеру, побыть рядом с тобой". Он говорит: "Мама, сюда тебе не надо заходить. Даже если можно было бы, я бы не разрешил тебе сюда зайти".

Я спросила, удалось ли передать Заурбеку фильтр для воды, который так необходим ему по состоянию здоровья. "Я принесла фильтр на следующий день. Так они оскорблять меня стали, говорят: может, вы сюда наркотики положили... Очень глубоко меня это обидело, я стала кричать: "Как вы можете со мной так говорить, разве мой сын за наркотики сидит, разве не понимаете, что мы не способны на такое!" Фильтр так не взяли на приеме передач, посоветовали отнести в оперчасть. Мы зашли в контору, там оперативники пообещали, что передадут. Но передадут ли? Как теперь проверить? Я чувствовала, как они ненавидят меня, я поняла, как они провоцируют сына такими же вот оскорблениями..."

На вопрос, в который раз Заурбек сидит в ПКТ, его мама ответила: "Я не могу даже сказать, какое это по счету ПКТ. Он постоянно закрыт, только на полтора часа на прогулку выводят. Мы писали заявление, чтобы ему условия облегчили, спрашивали, почему так жестоко с ним обходятся. Искренне, как родители писали... И на все приходят одни и те же отписки".

Тамара Талхигова с дочерью Аминой вернулись в Москву 18 декабря. На следующий день они уезжали в Грозный. Приподнятое настроение, с каким они ехали к Заурбеку, сменилось горечью и грустью. Особенно тяжело мне было смотреть на Амину. Она была школьницей, когда посадили Заурбека, и потрясение не прошло для нее бесследно, она стала замкнута, неразговорчива, потеряла аппетит, полностью отказывается от мясной пищи. Сейчас она неестественно для своих лет худа и бледна. Даже мои попытки напоить ее чаем по возвращении из Сыктывкара ни к чему не привели.

Еще тяжелее перенес арест Заурбека его отец, Юнус Талхигов. До ареста сына он был здоровым, трудоспособным мужчиной. Первый сердечный приступ он получил в 2004 году во время поездки на свидание, когда так же, как и сейчас, родителям Заурбека в свидании отказали. Когда все попытки добиться справедливости ни к чему не привели, у Юнуса Талхигова всерьез заболело сердце. С тех пор он болен, перенес уже два инфаркта, имеет вторую группу инвалидности по сердцу. Не может больше ездить к сыну по состоянию здоровья.

За шесть с лишним лет Заурбека Талхигова переводили из одного места заключения в другое пять раз, несмотря на прописанный в кодексе запрет переводить заключенных с места на место без особых причин. Несколько лагерей он сменил в Коми, один год отбыл в тюрьме Ульяновска, где и заболел гепатитом.

Минувшим летом гражданские врачи решили, что Заурбеку Талхигову срочно необходима желудочная операция. Его этапировали в тюремную больницу в Ухте, но там в операции отказали и вернули в зону. Тогда же мы составили обращение в защиту Талхигова, под которым подписались более 150 человек. Я написала заявление уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину с просьбой рассмотреть обращение в защиту Талхигова и принять меры к его освобождению. Бумаги вручил Лукину лично Сергей Ковалев, у них состоялся разговор о Заурбеке, Владимир Петрович пообещал даже поговорить на этот счет с сотрудниками ФСБ и выяснить, почему был уничтожен полный текст записей переговоров Заубека и сохранены только выдержки, на которых строилось обвинение.

Наше заявление было направлено из аппарата Лукина в управление ФСИН по Коми. Оттуда я вскоре получила отписку: все, мол, у Заурбека хорошо, лечение получает на должном уровне. Сделал ли что-либо еще уполномоченный по правам человека в защиту Заурбека Талхигова, мне неизвестно.

За один телефонный разговор Заурбек Талхигов получил восемь с половиной лет срока. Столько же полковник Буданов отбыл в заключении за убийство чеченской девушки. Заубек Талхигов находится сейчас в холодной камере внутрилагерной тюрьмы. Полковник Буданов выходит в это же время на свободу. Заурбек Талхигов сделал попытку спасти заложников, в основном русских, из рук вооруженных чеченцев, своих соплеменников. За это он сидит. Полковник Буданов похитил и замучил беззащитную чеченскую девушку — и он освобождается.

Интересно, много ли дней полковник Буданов сидел в такой камере, где днем нельзя даже присесть на койку, и много ли он отсидел в ПКТ за то, что прилег на койку и закурил? Нет, Буданов отбыл срок в мягких условиях, его не бросали в карцеры и ПКТ за пустяковую провинность и не томили во внутрилагерных тюрьмах. Он — убийца, но для наших заплечных дел мастеров он свой.

А Талхигов — чужой. Не вписывается в категорию социально близких в системе нашего избирательного "правосудия".

Такая вопиющая, перехлестывающая все пределы допустимого, разрушающая самые основы морали, здравого смысла, гуманности и права система мыслима только в уголовном сообществе. Но немыслима в качестве официальной государственной системы правосудия.

Осуществляя такой государственный беспредел, уверены ли маститые чиновники, сотрудники наших судов, прокуратур и системы исполнения наказаний — уверены ли они, что не рубят своими действиями тот сук, на котором и сами сидят?

Грани-ТВ: Тамара и Юнус Талхиговы о судьбе сына