Стрит-арт в Харькове. Фото автора

Когда в сентябре российские оккупанты драпали с Харьковщины, оставляя за собой тела своих, один из популярных пропагандистских телеграм-каналов написал: "Эта лакшери-война должна закончиться". Но не в том смысле, что пора бы положить конец безобразию и перестать воевать за дворцы Путина и его безумные фантазии. Нет, имелось в виду, что надо оставить украинцев без благ цивилизации: света, тепла, воды, связи. После такого недвусмысленного пожелания принести войну в каждый украинский дом, нанести максимальный ущерб гражданскому населению разумным людям не надо объяснять, кто тут нацист и занимается геноцидом. (Разве что теперь это фрустрированный нацист, бьющийся в истерике.) Впрочем, это давно уже не надо объяснять. Стоит напомнить только, что миллионы украинцев уже оставались без света, тепла, воды и связи. Многие остаются до сих пор. Некоторые не видели их по полгода и больше. Но они выжили. И собираются жить дальше. Так что - не дождетесь. Если для кого эта война и была "лакшери", то для тех россиян, которые следили за ней с попкорном у телевизора.

За счет массированных ударов "летающими балалайками", как называют в Украине иранские боевые дроны, захватчики достигли некоторого успеха в разрушении гражданской инфраструктуры. По их замыслу это должно было выглядеть устрашающе. 10 октября Харьков, где я сейчас нахожусь, разом остался без света, воды и связи. Исчезли из эфира даже украинские радиоканалы. Вместо них нам удалось поймать некое "Радио Жизнь FM". Где призывали после ядерного удара обращаться за помощью к русским солдатам. А также передавали диафрагмальным басом в стиле солистов дум-метала неразборчивое сообщение на английском. Которое не понял бы ни один солдат НАТО. Все, что нам удалось разобрать, это фраза "You're just flesh" ("Ты всего лишь плоть"). Интересно, было ли на это получено благословение патриарха Кирилла? Хотя нет, неинтересно. Вопрос, кто тут сатанист, тоже давно закрыт.

Никто не кинулся бежать, грабить или требовать отставки Зеленского. "Да чтоб ты сдох, гондон штопаный, - сплюнул сосед, имея в виду совсем не президента, вернулся домой за баклажками и пошел набирать воду. "Вот вам и русскоязычный Харьков. Все мы тут хотим одного и того же, только говорим об этом на русском", - развила мысль соседка до уровня политологического обобщения. И тоже пошла с ведрами по воду. Утробный рык по радио вызывал только смех, а предложения сдаваться - сравнения с теми нацистами. "Немцев в селе не было": когда я услышал такую фразу в первый раз, то принял за шутку. Оказалось, тут принято называть "немцами" российских оккупантов.

Самим немцам, кажется, это все еще не до конца понятно. На днях я ездил на три дня в Изюм с двумя начинающими немецкими документалистками, 23 и 26 лет. Их до сих пор сбивает с толку чувство вины перед Россией, которое им внушили. Они не понимают, что от нацистской Германии в свое время куда больше пострадали Украина и Беларусь. Теперь одна из этих стран фактически аннексирована, а вторая подвергается брутальной агрессии со стороны "наследников победителей". Не понимают, что именно этот статус, взятый на вооружение милитаристской диктатурой, позволял замыливать глаза европейцам. Камилла и Аня уверены, что нацизм - совершенно уникальное, невиданное зло. А сталинизм, "при всех его недостатках", все же помог с этим злом справиться. Пытаюсь им объяснить: это наша беда - что нацизму удалось настолько затмить сталинизм, что последний стал как бы "добром". Как раз на этой почве взросли две омерзительные союзные диктатуры, угрожающие сейчас всему человечеству. И снова зазвучали голоса: мол, стоит их понять и простить, потому что у них Крым болит.

Если специально искать подтверждения тезиса "все не так однозначно", то их обязательно найдешь. Немецкая журналистка Соня Зекри смогла сделать это в деокупированном Купянске. В своей статье она приводит слова пожилых местных жительниц, которые рассказывают, что с уходом россиян они потеряли "буквально идеальный мир", где были свет, тепло, вода и регулярные выплаты. Тишь да благодать.

Соня Зекри изучала славистику и три года работала корреспонденткой Süddeutsche Zeitung в Москве. Что, вероятно, настроило ее оптику определенным образом. А Купянск в феврале этого года был оккупирован фактически без боев. Долгое время он оставался в тылу, здесь размещалась оккупационная администрация Харьковской области. Из него, насколько могли, делали лубок, витрину. Нет ничего удивительного в том, что люди со слабо развитым критическим мышлением могут считать, что "раньше было лучше". Не всем удается сложить два и два, что поделаешь.

Уважаемая Соня Зекри, если вы читаете эти строки, я вынужден вас пристыдить. В погоне за "объективностью" вы подлили масла в огонь этой страшной войны. Кто-то может усомниться, стоит ли дальше помогать Украине, раз уж сами украинцы якобы радовались приходу россиян. А российские пропагандисты могут использовать вашу статью как индульгенцию для своих преступлений. Кроме того, вы разом обесценили страдания множества людей - убитых, искалеченных, запытанных, пропавших без вести, лишенных крова в результате российской агрессии. Я вам назову некоторых. Например, россиянина Сергея Петровичева. Несмотря на инвалидность, он пошел добровольцем на фронт, вступил в ряды ВСУ и погиб, освобождая Изюм от оккупантов. Анатолия Гарагатого, 69-летнего фотографа и видеооператора из села Савинцы, пробывшего сто дней в российском плену. Его били, угрожали расстрелом, пытали током за каждое украинское слово. Пытаясь заставить снимать ролики, где он должен был продемонстрировать радость местных жителей от прихода россиян. Александра Озерянского, бывшего донецкого шахтера, который бежал под Изюм в 2014 году, стал здесь успешным фермером, был схвачен россиянами этой весной и пропал без вести. За то, что над его усадьбой развевались украинский и европейский флаги. Детей Изюма, которые мочились в постель от страха из-за российских авианалетов, а некоторые из них, как двухлетний Илюша со своей пятилетней сестрой, до сих пор вынуждены жить в подвале.


Автор с Владиком из села Забавное

В селе Забавное, примерно в десяти километрах от Изюма, света не видели с марта месяца. Здесь остается очень мало людей, в основном те, кому трудно уехать. В том числе семья 12-летнего Владика, мальчика с синдромом Дауна, пережившего в детстве тяжелую операцию из-за порока сердца. Во время одного из обысков их дома во время оккупации его сильно напугали россияне, заставляя под дулом автомата лечь на землю. Вам стоило бы увидеть, уважаемая Соня Зекри, как Владик по сто раз на дню выбегал на дорогу, приветствуя украинских военных. А заодно поговорить с семьей Александра Яншина. Его женой и тремя детьми, девочками 13 и 10 лет и мальчиком 4 лет. Была ли для них оккупация "буквально идеальным миром". Спойлер: нет, не была. Местный коллаборант заставил Яншина сдаться в плен. Смотри, дескать, придут кадыровцы, жену и дочек изнасилуют, родителей убьют. О судьбе Александра ничего неизвестно до сих пор. Вы бы услышали рассказ старшей дочери о том, как ее домогался российский солдат, а узнав, что ей 13 лет, отвечал: "Не п**ди". Или младшей - о том, как тот самый коллаборант пришел в их дом делать какую-то опись и "пошутил", что записывает их всех на расстрел.


Родители, жена и дети Александра Яншина

Ольга, жена Александра Яншина, поделилась с вашими соотечественницами тем немногим, что они сами имеют: грецкими орехами и томатным соком. "Было бы у меня больше, я бы все отдала, но у меня ничего нет", - говорила она Ане и Камилле, которые пытались отказываться от подарков.

Это не единичный случай. Так было всюду. В Изюме, где мы оставались три дня, Камилле подарили даже куртку - потому что свою она забыла и сильно мерзла. Для них собирали грибы, рискуя нарваться на мину, ловили рыбу, чтобы только их угостить. Пекли оладьи, дарили домашнее вино, мед, готовы были действительно отдать последнее. Смеялись: "Европа помогает нам, а мы помогаем Европе". Когда в одну из ночей в Изюме мы заблудились и нас остановила полиция, произошло то, чего мы меньше всего ожидали: ребята вышли из машины, и водитель отвез нас троих к ним в расположение. Разжег нам камин, натаскал воды, чтобы мы могли помыться и постирать вещи, учел то, что немки - вегетарианки, и выставил на стол буквально все, что у них было. А потом сказал, что не хочет нас беспокоить, поэтому поедет на дежурство, чтобы мы чувствовали себя комфортно. Для меня, беженца из Беларуси, это стало настоящим культурным шоком. Полиция и вот это вот все никак не укладывались вместе у меня в голове. Впрочем, как оказалось, у немок тоже. "Это самое невероятное, что с нами когда-либо происходило", - сказала Камилла.

Ни полицейские, ни те люди, которые собирали для них грибы и ловили рыбу, не ждали ничего в ответ. Аня с Камиллой не снимали про них сюжет.



Я наблюдал это много раз. Когда солдаты, возвращаясь с покупками с местного рынка, останавливаются, замечая явно нуждающихся людей на тротуаре, выносят им молоко, хлеб, мясо и едут дальше. Это просто способ выживания, который выбрали люди в условиях ограниченных ресурсов - подавление конкуренции, экономика дара и взаимопомощи. Они сами объясняли, что именно это помогло им выжить. Без света, тепла, воды, связи, под бомбежками и во время террора. Впервые после авианалетов выйдя из подвалов, еще не зная друг друга, они бросались обниматься с первым встречным: "Живые!"

Передайте там кто-нибудь этим чокнутым фантазерам, что они пугают, а нам не страшно. Нам тут просто противно, что пришлось столкнуться с такой нечистью. Но мы выдержим. Мы сильнее. И мы точно знаем, что защищаем.