Утвержденное генпрокурором заключение Главной военной прокуратуры о реабилитации Рауля Валленберга и Вильмоша Лангфельдера - документ юридически несостоятельный. Прокуратуре не удалось установить обстоятельства их смерти - выражение "гибель в советских тюрьмах" ничего не говорит о причинах гибели, которая могла быть и насильственной, и естественной, не говоря уже о том, что у каждого из арестованных она была своя.

Оказывается, репрессией был арест и дальнейшее содержание под стражей. Неправильно арестовали - за это реабилитируют. Репрессия эта была необоснованной и предпринята по политическим мотивам. Валленберг и Лангфельдер были арестованы "как социально опасные лица, без предъявления обвинения в совершении конкретного преступления". Далее сказано, что необоснованность ареста выразилась в том, что арестованные были задержаны и содержались "под видом военнопленных", хотя Советский Союз со Швецией не воевал. Кроме того, Валленберг и Лангфельдер подозревались "в шпионаже в пользу иностранных разведок". И наконец: "В ходе проверки установить подлинные причины ареста и содержания в тюрьмах Валленберга и Лангфельдера, фактические обстоятельства их смерти, наличие материалов уголовного дела, личных дел арестованных или дел военнопленных не удалось".

Удивительная бумага. Материалов уголовного дела обнаружить не удалось, а между тем известно, что подозревались арестованные в шпионаже, что истинные мотивы репрессии были политическими и что арест был необоснованным. Каким образом прокуратуре удалось установить не только содержание обвинения, но и его необоснованность, если она не видела уголовного дела? Из чего следует, что репрессия имела политические мотивы? Какие именно? Неужели же мотивы в отношении водителя Лангфельдера были те же самые, что и в отношении Валленберга? И почему, коль скоро установлены мотивы, прокуратура полагает, что ей не удалось установить "подлинные причины ареста"?

Приходится признать, что заключение прокуратуры - шаг назад по сравнению с уже накопленным объемом информации по делу Валленберга. Позитивным результатом можно считать лишь то, что прокуратура отказалась от традиционной ссылки на так называемый рапорт Смольцова, которым начальник санчасти внутренней тюрьмы МГБ извещает министра Абакумова о смерти Валленберга от инфаркта миокарда 17 июля 1947 года. Рапорт этот, появившийся на свет в 1957 году, спустя годы после кончины как автора, так и адресата, всегда вызывал сильнейшие подозрения. Лубянские архивисты упорно заявляли, что ни одного другого автографа Смольцова не сохранилось. Пришлось им помочь. В тюремном деле командующего Армией Крайовой генерала Окулицкого, скончавшегося на операционном столе в больнице Бутырской тюрьмы, я нашел сразу несколько автографов Смольцова, в том числе под заключением о смерти, - это совершенно другая рука. Не прошло и 10 лет после публикации этих новонайденных автографов, как ФСБ молчаливо согласилась с тем, что аутентичность рапорта сомнительна. Вполне очевидно, что вместе с рапортом из корпуса документов, представленных ФСБ, следует изъять и записи в книге дежурств по внутренней тюрьме: они должны были подкрепить версию Смольцова, однако нельзя подкреплять сомнительный документ еще более сомнительными, а записи в книге именно таковы.

В бытность Бакатина главой ведомства, которое тогда называлось не ФСБ, а как-то иначе, в архиве вдруг обнаружились протоколы допросов некоторых лиц, знавших Валленберга по Будапешту. Документы эти, разумеется, не валялись сами по себе - они представляют собою часть более обширного следственного дела, о чем свидетельствует и нумерация листов, начинающаяся со второго десятка. Покажите все дело! - сказали независимые исследователи. Но им ничего не показали. Можно допустить, что протоколы взяты не из дела Валленберга, а из других дел, заведенных на допрашиваемых лиц. Но и этих дел никто целиком не видел.

В октябре 1989 года произошел совсем удивительный случай. Родственникам Валленберга передали его личные вещи: паспорт, записную книжку, портсигар, американские и венгерские деньги. Сотрудник, передавший реликвии, любезно пояснил, что вот, мол, совершенно случайно на стеллаже нашли. Родственники и эксперты пришли в полное изумление. Как нашли? Где? В чем? А в мешочке все лежало. Мало того что нас пытались убедить в существовании в лубянском хранилище беспризорных мешочков, но еще и уверяли, что паспорта арестованных, папиросы и деньги кладутся в один и тот же мешочек. Совершенно очевидно, что архивисты ФСБ (кажется, тогда аббревиатура тоже была несколько другая) вынули предметы, документы и деньги из разных хранилищ, а это значит, что они сверялись с описью, которая ведь тоже куда-то, в какое-то дело подшита (а именно - в тюремное, или личное, как называет его прокуратура). Родственники попросили устроить им встречу с сотрудником, который нашел мешочек, но на просьбу получили вежливый ответ, что это "нецелесообразно".

Допускаю опять-таки, что после нескромных вопросов неблагодарных родственников и тюремное дело было уничтожено (на этот счет, впрочем, должны быть оформлены соответствующие акты). Однако стереть из документов тюрьмы все следы пребывания арестанта, который содержался там два с лишним года, попросту невозможно. Его вызывают на допрос, переводят из камеры в камеру, у него заболел зуб и его ведут к дантисту - всякое действие такого рода фиксируется в соответствующих бумагах. В том, что такие следы существуют, убедились в свое время независимые исследователи Вадим Бирштейн и Арсений Рогинский, получившие доступ к лубянским архивам. Именно они установили, что в апреле или мае 1945 года Валленберг переводился из лубянской тюрьмы в Лефортово, а затем вернулся на Лубянку в другую, уже одиночную камеру. Но эта работа была вскоре прервана и больше не возобновлялась.

К следователю Борису Соловову, который допрашивал Валленберга, не подпустили никого, кто мог бы задать квалифицированные вопросы. Да что ж Соловов! Звонил я в свое время покойному Судоплатову, спрашивал, не знает ли он чего-либо о Валленберге, и получил от Павла Анатольевича ответный вопрос: "Валленберг? А кто это такой?" Однако в книге своей Судоплатов не только имя Валленберга вспомнил, но и на одну из моих статей сослался, а самое главное - с большой долей уверенности предположил, что кончина Валленберга - дело рук известного лубянского отравителя профессора Майрановского. И впрямь: в акте о смерти очередного подопытного пациента обычно писали диагноз "инфаркт миокарда".

Все эти находки и догадки, вольные и невольные признания теперь надлежит забыть. Генпрокуратура в очередной раз закрыла дело Валленберга, вернув его практически к исходной точке. Правда, на этот раз его простили. Лубянка ведь не Валленберга, а себя реабилитировала: нет дела - не за что извиняться. Она и не извиняется. Одно лишь непонятно: зачем в этом принял участие Александр Яковлев.