Пятнадцать лет назад исполнилось ровно сто лет со дня рождения Чаплина. Умер он в 1977-м. С той поры много воды утекло, кажется, что вечность миновала. И в политическом смысле, и в кинематографическом. В последнем, пожалуй, кажется особенно сильно.

Смею предположить, что самая витальная часть российской публики, то есть дискотечно-офисный народ, знает о великом Чарльзе Спенсере Чаплине понаслышке. Помнит его цитатно, фрагментарно, по отдельным сценам и гэгам, не всегда отдавая себе отчет в том, откуда, из какой картины они родом. Уморительный бокс - это где? В "Огнях большого города" или в "Новых временах"? Чарли-официант, кружащийся в дансинге с курицей на подносе. А это откуда? А Чарли-курица, а Чарли-свисток, а Чарли, катающийся на роликовых коньках... А вот это - ну когда Чарли в смокинге выскакивает из авто, чтобы подобрать чинарик, отталкивает бродягу, который изумленно видит, как важный господин запрыгивает в шикарную машину и жутко гордый с огрызком сигары дает газ. И т.д.

Мы вспоминаем Чаплина в розницу, отрывочно, а тут телеканал "Культура" предложил нам по случаю относительно круглой даты достаточно полную ретроспективу фильмов Чаплина, кино которого, впрочем, и образованной публикой воспринимается по большей части как нечто реликтовое, хотя и престижно-раритетное.

Эффект, произведенный негаданным свиданием с музейным кинематографом, превзошел, что называется, самые смелые ожидания. Не в последнюю очередь по чисто технологической причине.

Все копии оцифрованы. Работа по реставрации, судя по всему, была хуже вышивания – каждый кадр негатива отдельно сканировался, "фильтровался", высветлялся и таким образом освобождался от всех дефектов, врожденных и благоприобретенных: от "дождя", царапин, целлулоидной зернистости. А затем обновленный негатив контратипировался на основе последних достижений в области фотохимических процессов с применением лазерной печати. Результат оказался великолепным. Это тот невозможный случай, когда копия лучше оригинала.

Прибавим к этому добротную документальную оправу, в которую был взят показ всех фильмов Чаплина. Она дала представление о творческой кухне мастера, о житейских обстоятельствах, сопутствовавших появлению той или иной знаменитой ленты, об историческом контексте, с которым каждая из них взаимодействовала в момент выхода на экраны.

Наконец, название ретроспективы "Чаплин сегодня" дано не для красного словца. Искусство мастера действительно имеет некоторое отношение к сегодняшнему дню. Новые времена ведь никогда не кончаются, в отличие от старых. Они нуждаются в мере. И в первую очередь человеческой. Человечность Чарли по-прежнему представляется, по выражению Виктора Шкловского, "неизменяемым мерилом изменяющихся миров".

Накануне ретроспективы на канале "Культура" случилась примечательная дискуссия. Пять философов под председательством Виталия Третьякова рассуждали о гуманизме в нашу пору. Не без удивления они обнаружили, что само слово "гуманизм" как-то выпало из обихода профессиональных гуманитариев. Случайно ли? Ведь раньше, в советское время, оно было в почете. Философ Межуев заметил на это, что все закономерно. Тогда, по его словам, гуманизм как идеология был составной частью коммунистической утопии. И первым гуманистом можно считать коммуниста Томаса Мора. (Или наоборот? Ведь можно считать гуманиста Томаса Мора первым коммунистом - правда, после Христа, выдвинутого на эту должность Зюгановым).

Межуев продолжал: "А теперь, поскольку в нашей новейшей действительности господствует голый денежный интерес, поскольку духовность изживается из нашего бытия, то и слово "гуманизм" испарилось из языка нашего межличностного общения".

Вообще-то нелишне вспомнить, что в советское время употреблять это заветное существительное без эпитета было не принято. Гуманизм мог быть либо социалистический, либо абстрактный. Первый был понятием положительным, второй – отрицательным.

Чаплина тогда числили в абстрактных гуманистах. Потому его фильмы с конца 30-х годов практически не допускались на советский экран.

Тем временем философы несколько озадачились смысловым наполнением академического термина. Что он подразумевает? Хорошее отношение к человеку? Философ Межуев категорически возразил. Гуманист, по его мнению, это творец, это ренессансный человек. Дальше последовал пример: Дон Кихот – гуманист, а Санчо Панса – нет, поскольку он частный человек, живет личной жизнью и не ставит перед собой надличных целей.

По такой логике и бродяжка Чарли никакой не гуманист. А диктатор Хинкель, создатель империи, одержимый надличной целью мирового господства, напротив, большой гуманист. Диковато это, но логично - разумеется, если бы все было так просто, как придумал мыслитель Межуев.

Но самое смешное, что и перевернуть эту формулу без ущерба для здравого смысла невозможно.

Бродяжка Чарли слишком инстинктивен и эгоцентричен, чтобы его можно было бы причислить к лику святых гуманистов. Он способен на все или почти на все: на воровство, лукавство, жестокость, обман и самообман. У него есть, правда, смягчающие обстоятельства. Их два: артистизм, с которым он все проделывает, и обаяние детской непосредственности, которая ему во всем сопутствует.

На детскую природу чаплинского персонажа обратил в свое время Сергей Эйзенштейн. Точнее, на двусмысленность детской природы Чарли, который одинаково рефлекторно пуглив и отважен, малодушен и самоотвержен.

В финале одной из короткометражек полисмен подводит Чарли к границе с Мексикой, чтобы выпроводить его за пределы США, а там ему тоже не рады, и он убегает по пограничной линии вглубь кадра. Он все время пребывает, как сказали бы экзистенциалисты, в пограничной ситуации.

Так он собственно и жил на экране – то раздваиваясь, то удваиваясь.

Эйзенштейн в статье "Его величество Дитя", написанной еще до "Великого диктатора" и тем более "Мсье Верду", предрек возможное превращение милого безобидного бомжа в монстра, который поразит мир своей дьявольской бесчеловечностью.

В "Диктаторе" только кажется, что Чарли и Хинкель – абсолютные антиподы. Разве Хинкель не такой же ребенок, как и Чарли, в своих забавах с глобусом, в своих непосредственных реакциях. Разве не по-детски он срывает ордена с Герринга и соревнуется с Напалони, кто из них круче. Только это очень избалованный и капризный ребенок. В этом фильме гуманист и антигуманист – разные персонажи. А в "Мсье Верду" оба в одном флаконе, то есть в одном герое.

Собственно, и цивилизация у нас одна – человеческая и бесчеловечная одновременно. Вот и приходится всем нам жить в пограничной ситуации.

Это и помог заметить нам гений Чаплина. Причем сделал он это в предельно доходчивой форме и в рамках самого массового из искусств.

Смеясь сквозь слезы, не только расстаются со старым миром, но и встречаются с ним.

Между прочим, пересматривая "Диктатора", вспоминаешь "Триумф воли", по поводу которого недавно было столько споров. Кто такая Лени Рифеншталь по классификации наших философов - гуманистка или нечто противоположное? Как может быть проницателен художник! И как бывает он слеп - при всей гениальности!

Когда парикмахера Чарли спросили, не ариец ли он, ответ был: я вегетарианец. Сам Чаплин не был, как мы знаем, вегетарианцем. Не был он также коммунистом, как, впрочем, и антикоммунистом. Кем он оказался точно, так это антиутопистом. И поскольку тяга людских масс к утопическим горизонтам неизбывна, то его ретроспективное искусство нам еще может пригодиться.