В потоках расистской истерии, захлестнувшей нашу прессу после "блестящего штурма", статья Максима Соколова "Преступность и национальность" выделяется похвальной рассудительностью тона, отсутствием грубой брани и стремлением к последовательному изложению собственных мыслей. Мысли, которые сильно порадовали бы покойного доктора Геббельса, высказаны без ненужного надрыва, голосом тихим и проникновенным. Это глубоко научный текст. Аналитик работает с цифрами.

Геббельс кричал и брызгал слюной: неполноценных - вон из фатерлянда. Добровольно облысевший юноша из проблемной семьи дергается и вопит: черных - мочить. Максим же Соколов обращается к статистике, известной, по его мнению, "любому полицейскому чину". Любой полицейский чин, работающий в России, знает, что разным этническим группам присущ разный характер преобладающих преступлений. Скажем, русские обычно гробят людей по пьяной лавочке, а южане (как, видимо, сообщил Соколову этот самый любой милиционер) предпочитают убивать неверных жен. Поэтому вооруженный цифрами автор рекомендует читателю выпивать по возможности с грузином, а чужих жен, как можно догадаться, соблазнять у титульной нации.

Но хуже всего - к этому выводу мягко, хотя и в спину подталкивает нас публицист - дела обстоят с чеченцами. То есть буквально ни выпить, ни жену увести, ни на работу наняться (пойти в батраки автор, опираясь на те же научные данные, советует к тем же славянам). Статистику убийств, похищений и терактов "на одну чеченскую душу" Соколов называет удручающей. А после нападения на "Норд-Ост" "...соседство чеченца будет - и обоснованно будет - вызывать такие же чувства, как соседство бесхозного чемодана в зале аэропорта, при виде которого сознательный человек позовет милиционера... Возможно... в бесхозном чемодане лежат сорочки и подштанники, и доколе несомненным образом не доказано обратное, всякие опасения неуместны - но сосущее чувство под ложечкой оказывается сильнее".

Пожалуй, лишь вот этот субъективный фактор - трясущиеся поджилки автора - заставит отдельных читателей засомневаться в глубине его научных познаний. Вот это выдает, это он зря так раскрылся... И, отсюда разматывая ниточку, отдельные (отнюдь не большинство) читатели могут заподозрить Соколова в некотором основанном на непохвальной робости вранье. Доброжелательно поинтересоваться, с какого именно фээсбэшного потолка взяты "любому чину" известные цифры. Поразмышлять о том, как эта "статистика" обогащается в текущие дни, когда чуть не все обезьянники Москвы забиты чеченцами, и каждый второй из них - киллер, а каждый третий - пособник Бараева. Представить, наконец, во что превратились бы мы сами, включая Максима Соколова, если бы наш город много лет подряд неведомые "федералы" бомбили с утра до ночи, а утомившись, зачищали, а зачистив, снова бомбили, а дети наши - те, кто уцелел, - сидели не в теплых школьных классах, а в подвалах и в беженских лагерях. Подумав на сей счет, мы бы, пожалуй, удивились тому, как много еще среди молодых чеченцев врачей, художников, историков, актеров и журналистов.

В сущности, писать статью, испытывая сосущее чувство под ложечкой, - труд нелегкий. Лучше бы подождать пока пройдет. Но публицист, мужественно преодолевая тоску, все же завершает свой текст, дописываясь до точки. Покончив со статистикой, он переходит к окончательному решению чеченского вопроса и предлагает три способа один другого заманчивее. Чеченцев надо: либо поголовно выселить в горы, обнеся колючей проволокой и минными полями; либо обязать перестрелять всех своих "нынешних и возможных будущих"(!) террористов и лишь потом допустить к разговору; либо оставить где живут и воспитывать правых и виноватых погромами. "Выбор вариантов неприятный донельзя, - подытоживает Соколов, - но скорбные обстоятельства таковы, что он неизбежен".

Говорят, с доктором Геббельсом трудно было полемизировать: он был фанатик. Говорят, полемику со скинхедами лучше начинать, имея на плече подствольный гранатомет, а за спиной - взвод отмороженных чеченцев для интеллектуальной поддержки. С Максимом Соколовым проще: он чрезвычайно интеллигентный, остроумный и образованный человек, в совершенстве знающий древнегреческий и латынь. С ним разговаривать можно, предварительно излечив от чеченобоязни, погромного состояния духа, сосущего чувства под ложечкой и излишнего доверия к "полицейским чинам" с их своеобразной статистикой. И тогда, успокоив и вылечив, спросить на латыни: "Не стыдно было такое писать, б..?" И, не слишком огорчая выздоравливающего, перейти к более веселым темам. Про неверных жен, например: что там про них говорит наука. С кем можно, с кем нельзя.

Все статьи по теме