Понятие "правозащита" в последнее время не то чтобы приобрело негативный смысл, а вообще лишилось какого-либо публичного смысла. О нем если и говорят, то с оттенком презрения и с чувством раздраженной жалости - примерно так отзываются о сумасшедших. Собственно, ничего не изменилось: раньше, в советские годы, их тоже считали сумасшедшими. Только в то время правозащитников "лечили" всеми доступными психотропными средствами, а теперь на них просто не обращают внимания.

Сюжет этот приобретает некоторую символическую актуальность в связи с 80-летием со дня рождения Андрея Сахарова, которое будет отмечаться 21 мая. Вероятно, если бы Андрей Дмитриевич дожил бы до наших дней, его тоже называли бы "демшизой" и удостаивали разнообразными ироническими эпитетами.

В известном смысле правозащита и в самом деле смешна. Забавно, когда люди прочитывают Конституцию и начинают трактовать ее буквально. Например, в прежние времена некторые правозащитники всерьез призывали отдать реальную власть Советам, раз уж она записана в Основном законе. То есть правозащитники были самыми законопослушными гражданами СССР. Остаются они и сейчас самыми законопослушными гражданами России. То есть просто гражданами, теми, кто составляет гражданское общество, размеры которого столь же микроскопичны, как и государственный бюджет.

Хотя профессиональных "сумасшедших" в России немало. Сотни организаций в регионах, более или менее известные структуры в Москве - Московская Хельсинкская группа, Российский центр по правам человека с профильными организациями вроде "Права ребенка" или Союза комитетов солдатских матерей России, "Мемориал" и т.д. Удивительным образом все они были популярны и даже в некотором смысле модны в конце перестройки и в начале реформы. Потом, по мере того как действительность постепенно становилась куда как менее романтичной и гораздо более жесткой, положение правозащитников чем-то стало напоминать дореформенную ситуацию с поправкой на то, что их вроде как не сажают.

Нынешних правозащитников упрекают в том, что они сотрудничают с уполномоченным по правам человека, чьи политические взгляды по крайней мере поначалу не соответствовали статусу омбудсмена. Но этот чиновник хотя бы идет на контакт. В этом и трагикомедия правозащитного движения в России: с отменой лагерных сроков исчезла и связь с властью.

К правозащитникам настороженно относятся даже политики правого толка. Один мой коллега, безусловно человек правых взглядов, в частной дискуссии говорил, что понятие "права человека" должно быть вообще исключено из либерального дискурса. Идея отчасти понятна: скажем, есть экономическая реформа, отдельные положения которой не соответствуют классическому пониманию прав человека, что же теперь - не проводить ее? Непонятна она только с другой точки зрения - не экономической, а политической. Здесь все сложнее. Здесь возможности реставрации гораздо шире. А о правах человека мы начинаем говорить как раз тогда, когда речь идет или о нас самих, любимых, или о наших близких. Но тогда уже говорить об этих самых правах будет поздно. Зато вспомним о "сумасшедших".

Не исключено, что реставрации со всеми ее прелестями все-таки не будет, и, быть может, пора реально смотреть на вещи: каждый отвечает сам за себя и борется за свои - реальные или воображаемые - права в одиночку. В рыночной экономике, да и то при четко заданной системе неизменяемых правил, такой принцип работает. В политике и частной жизни - нет. Потому что демократия предполагает использование в повседневной практике четких правовых норм, ограничение произвола, минимизацию - во всех сферах - государственного вмешательства. Если нормы не работают, а вмешательство есть, на это должны обращать внимание правозащитники.

Собственно, речь идет об ограничении ареала распространения государства в самых омерзительных его проявлениях. Это тяжелая работа. И чем дальше от Москвы, тем она тяжелее и специфичнее. Например, свобода слова в столице и свобода слова в провинции - это разные вещи, при том, что попирается она и там, и там.

Правозащита - это "сумасшествие". Потому что, пафосно говоря, спасти демократию и, говоря по-простому, спасти человека - это уже смешно. Смешно в том мире, где ничего никому не надо и где политический конформизм стал доминирующим настроением. Последствия будем оценивать чуть позже. Если не дай Бог окажется, что "сумасшедшие" были единственными нормальными людьми в нашем большом сумасшедшем доме.