25 июня газета Rzeczpospolita опубликовала материал под заголовком "Противоречивые показания диспетчера".

Газета Rzeczpospolita получила доступ к информации о российских протоколах допроса свидетелей, которые первыми – еще до переданных официально документов – попали к польским следователям. В частности, это показания диспетчеров аэродрома "Северный", вблизи которого 10 апреля разбился президентский Ту-154.

Из указанных документов следует, что Виктор Анатольевич Рыженко, помощник руководителя полетов, был допрошен в одно и то же время дважды – двумя разными следователями. Именно Рыженко вел польский самолет на последнем, самом сложном этапе полета, в ходе которого произошла трагедия.

Согласно протоколам от 10 апреля 2010 г., его допрашивали: с 14.00 до 16.00 по московскому времени – капитан юридических наук [так в тексте] А. А. Алешин, а с 14.00 до 15.00 – лейтенант юридических наук О.Н.Мацаков.

Збигнев Цьвёнкальский, бывший министр юстиции: "Тот факт, что одно и то же лицо допрашивается в одно и то же время двумя различными следователями, является необычным. Нужно выяснить подробности, запросить, для чего это было сделано".

С такой ситуацией никогда не встречался и прокурор Дариуш Барский, бывший заместитель генерального прокурора. "Если дело обстоит так, как установила Rzeczpospolita, то это совершенно непонятно – считает он. – Польская процедура следствия исключает возможность того, чтобы одновременно проводились два отдельных допроса одного и того же лица".

Это не единственное противоречие. Показания Рыженко отличаются и по содержанию. В протоколе допроса, который вел А. А. Алешин, диспетчер заявил, что на расстоянии 1,1 км (что в протоколе было исправлено на 1,5 км), перед тем, как выдать польскому экипажу приказ прервать посадку, он видел Ту-154 на экране радара. Во втором протоколе Рыженко показал, что на расстоянии 1,5 – 1,7 км самолета на мониторе он уже не видел.

Как это возможно, что диспетчер два раза заявил абсолютно разные вещи? Мы задали этот вопрос российской прокуратуре. Ответ от нее все еще не получен.

По словам Барского, даже если бы оказалось, что российская процедура предусматривает возможность допроса свидетеля двумя следователями, которые ведут отдельные протоколы, их содержание должно было бы совпадать. "Если допрашиваемый меняет показания, что иногда случается, то следователь обязан сразу же спросить, почему он теперь говорит иначе, чем в ходе предыдущего допроса", – подчеркивает прокурор Барский.

По его мнению, сразу же после появления подобных противоречивых показаний, российские следователи должны были заняться выяснением этого вопроса. Если они этого не сделали, этим вопросом должны заняться польские следователи. "Доказательные материалы, представленные российской стороной, настолько расплывчаты, что требует дополнительных разъяснений. Это очень важный свидетель по делу огромной важности", – подчеркивает Барский.

Между показаниями Рыженко есть еще одно различие. Согласно одному из протоколов, он показал, что когда самолет находился всего в двух километрах от взлетно-посадочной полосы аэродрома, индикатор на датчике локатора посадки мигнул (этой фразы нет во втором протоколе).

Прокуроры предполагают, что это мог быть тот момент, когда Ту-154 задел крылом о дерево. Этот момент был решающим – после этого пилоты не смогли поднять машину в воздух.

Рыженко показал, что когда он отдавал команду "Горизонт", что означает требование немедленного прекращения посадки, самолет уже не был виден на экране. Что на практике означало, что катастрофа была неизбежна.

Из показаний следует, что ничто не предвещало катастрофы. Как раз наоборот. Рыженко сообщил, что экипаж Ту-154 уведомил диспетчеров, что собирается выполнять не посадку, а лишь контрольный заход на посадку. Этот маневр должен был дать пилотам возможность оценить, можно ли вообще посадить машину.

В ответ на это Павел Плюснин, который был руководителем полетов, сообщил польскому экипажу метеоусловия: температуру и атмосферное давление. Особенно важной была последняя величина, поскольку на основании этой информации пилоты устанавливают шкалу отсчета барометрического высотомера самолета. В протоколах нет сведений о том, какое именно значение давления сообщил пилотам Плюснин.

Пресс-секретарь Главной военной прокуратуры полковник Збигнев Жепа: "Прокуратура на данный момент не намерена обращаться к предполагаемому содержанию протоколов процессуальных действий, предпринятых в ходе следствия".

Интересные показания дала также Ирина Макарова, сотрудница МВД России. 10 апреля она несла службу на аэродроме "Северный". Макарова показала, что начала дежурство в 8 часов (по московскому времени). Согласно ее показаниям, в это время на аэродроме был такой густой туман, что видимость доходила даже до 1–1,5 метра. Она сообщила, что в момент катастрофы в ту сторону, откуда раздался взрыв, направились все российские подразделения, а за ними – польские офицеры (по-видимому, имеются в виду офицеры Службы правительственной охраны).

Макарова показала также, что когда она бежала к месту взрыва, она слышала звуки, напоминающие выстрелы из огнестрельного оружия. Однако на месте катастрофы она обнаружила лишь горящие обломки самолета и тела погибших. Аналогичные показания дали и другие сотрудники. Алексей Николаевич сообщил о четырех разрывах, похожих на выстрелы из огнестрельного оружия, а Ирина Виноградова определила эти звуки как четыре взрыва.

Вскоре после аварии в Интернете циркулировал любительский видеоклип, снятый на месте катастрофы, в котором можно было услышать звуки, похожие на выстрелы. По мнению экспертов, вероятно, в результате пожара взорвались запасные обоймы табельного оружия офицеров Службы правительственной охраны.

"Процессуальные действия, предпринимаемые в ходе следствия, затрагивают также и все, связанное со звуками, похожими на выстрелы", – сообщил газете Rzeczpospolita полковник Збигнев Жепа.

Добавим, что 9 июня в той же газете Rzeczpospolita сообщалось, что срок командировки на аэродром "Северный" диспетчера по фамилии Рыженко заканчивался 10 апреля, то есть в день катастрофы.

Что касается руководителя полетов аэродрома "Северный" Павла Плюснина, то 12 апреля он неохотно ("Ну, а я откуда знаю?", "Не могу вам больше говорить") сказал корреспонденту портала LifeNews.ru, что выполнив один заход перед посадкой, экипаж перестал давать какую-либо информацию руководителю полетов и попытался еще раз посадить самолет. Эта информация была впоследствии официально опровергнута.

На заседании подкомиссии Сейма по инфраструктуре 6 мая 2010 года полномочный представитель Польши при российской правительственной комиссии по расследованию обстоятельств катастрофы полковник авиации Эдмунд Клих заявил: "Руководитель полетов должен был 13 апреля уйти на пенсию. Это для него была личная трагедия. Я с ним несколько раз разговаривал и очень ему сочувствовал, потому что я даже не говорю об ответственности, а о его переживаниях в связи с тем, что на его дежурстве произошла трагедия".

Полный текст стенограммы этого заседания на польском языке находится здесь.

Интересное совпадение: у одного окончание командировки заранее запланировано, у другого – уход на пенсию. День в день.

Однако самое интересное в этой новости – фамилия следователя, ведущего допрос: капитан А.А.Алешин. Почему? А потому, что первого заместителя начальника Главного штаба ВВС РФ тоже зовут Алешиным. Генерал-лейтенант Алешин Александр Викторович. И про причины катастрофы в Смоленске он уже все точно знал в тот же день, 10 апреля: "На удалении 1,5 километра группа руководства полетов обнаружила, что экипаж увеличил вертикальную скорость снижения и начал снижаться ниже глиссады. Руководитель полетов дал команду экипажу о переводе самолета в горизонтальный полет, и, когда экипаж не выполнил указаний, несколько раз отдал команду на уход на запасной аэродром", - заявил он журналистам.

Откуда он это узнал? От Плюснина? От своего однофамильца? Или даже, не дай Бог, родственника? Может, потому и Алешин (младший) исправил в протоколе 1,1 км на 1,5 км?

Во всяком случае сегодня уже известно: генерала Алешина обманули. Все было не так. И в Смоленске он в тот день вроде не был. Во всяком случае – официально.

А что касается совпадения фамилий... Тут вот поляки опять заговорили о расхождениях, разночтениях, противоречиях в российских документах. Все им не так. Как справедливо и остроумно заметил 16 июня один российский гражданин: "Да достали уже поляки со своими подозрениями, пусть идут лесом".

И правда. На что угодно могу поспорить – теперь они не только к расхождениям, но и к совпадениям придираться начнут. Действительно, пусть идут лесом.