Во второй половине восьмидесятых годов я собирался написать, но не написал сказку о заколдованном автобусе, пассажиры которого решили взобраться на вершину горы, где их ждет райская жизнь. Там, по их предположению, вечно зеленеют сады и луга, в садах зреют разные фрукты, на лугах пасутся тучные коровы, вдоль садов и лугов текут молочные реки с кисельными берегами, а в них плещутся жареные караси в сметане.

Начало пути было многообещающим: автобус новый, подножье горы некрутое, дорога гладкая. Но чем дальше, тем дорога становилась уже, круче и извилистей, машина старела, детали изнашивались, запчастей не хватало, а потом и бензин из экономии пришлось разбавлять водой. И уже ясно было, что ничего хорошего на той вершине пассажиров не ждет. Мотор не тянет, а толкать машину пассажиры устали, тем более убедившись, что надежда на райские кущи оказалась несбыточной.

В конце концов осознали (а надо было сделать это намного раньше), что дальше пути наверх нет и не надо и есть только два выхода из положения: оставаться здесь, на голых камнях, и умереть или с риском для жизни спускаться назад в долину. А вниз дорога, напомним, крутая, бензина нет, мотор не работает, тормоза не держат, шины лысые. В том, что автобус в конце концов окажется внизу, сомнений нет, но целым или в виде обломков - это вопрос.

Однако спасаться надо: сели, поехали. Впрочем, необратимость движения пока осознали не все. И вот представьте себе такую картину: машина, набирая скорость, несется вниз, закладывает безумные виражи, а пассажиры одни визжат от ужаса, другие бессмысленно жмут на тормоз, третьи надеются включить заднюю скорость, четвертые с криком "Дай порулить!" пытаются скинуть в пропасть водителя.

В положении такого водителя оказался Михаил Горбачев, когда затеял свою перестройку. Оставим аллегорию и подумаем, чего Горбачев хотел и чего достиг. Хотел он разрушить советский режим или спасти? Я думаю, что верно второе. Хотел спасти, но понимал, что этого никак не сделать без перестройки, или, говоря нынешним языком, модернизации. Надеялся улучшить советскую систему, сделав ее открытей, человечней и эффективней. Но у этой попытки был бы шанс, если б начать ее году в 68-м. Теперь же перестройка систему уберечь уже не могла, она рухнула, и всякие разговоры о том, что исход мог быть иным, - пустые. Но хотя результатом перестройки стало не то, на что она была поначалу рассчитана (аллегорический наш автобус по дороге все-таки развалился), мы за это упрекать Горбачева не будем.

Я не собираюсь отрицать роль личности в истории, но не сомневаюсь в том, что личностей, которые становятся историческими, создают исторические же обстоятельства. Среди сторонников и врагов Горбачева есть много таких, которые представляют дело так, что вот была советская власть (для одних любимая, для других ненавистная) и существовала бы дальше, если бы не Горбачев. За что ему от одной части нашего разнобойного общества вечная слава и от другой проклятия до конца дней. Я уверен, что те и другие неправы. При всем моем уважении к Михаилу Сергеевичу, я думаю, что к середине восьмидесятых годов радикальные перемены в СССР были неотвратимы и попытки произвести их состоялись бы в любом случае - с ним или без него. Эта неотвратимость была обеспечена политикой предшественников Горбачева, которые сделали все, чтобы советская система стала нежизнеспособной.

К восьмидесятым годам жизнь в СССР стала невыносимо убогой и скучной. Нехватка всего - колбасы, стирального порошка, туалетной бумаги и прочего. Люди простаивали в очередях столько, сколько теперь в автомобильных пробках. Запреты всего, чего хочется. Нельзя носить джинсы, танцевать брейк, читать самиздат и слушать иностранное радио. Понимание того, что так дальше жить нельзя, овладевало массами и в конце концов дошло до некоторых членов Политбюро ЦК КПСС, включая Горбачева.

Разумеется, пороки советского строя открылись ему не первому. На его мировоззрение, как я понимаю, оказали влияние разные личности и обстоятельства, как-то: пражские реформаторы, советские диссиденты, американские ястребы и сама советская реальность, о которой он имел представление, очевидно, благодаря "белому ТАССу" или "объективкам" КГБ.

Некоторые считают, что если бы вместо Горбачева генсеком стал Гришин или Романов, советская власть была бы жива и сейчас. Я этого не думаю. Советский режим был уже обречен, попытка реформировать его была бы предпринята, может быть, чуть позже, но позже процесс уже мог развиться по румынскому сценарию. Или - есть более близкий пример - по теперешнему ливийскому.

Повторяю, я не собираюсь умалять роль личности в истории, но и апологетикой увлекаться не буду. Наверное, будучи в Политбюро ЦК КПСС, Горбачев умел быть хитрым, скрытным, коварным и в какой-то степени не гнушался интриг. Потому что там, во властных советских верхах, бесхитростно нельзя было преодолеть сопротивление соратников, державших его за руки или за горло. Но все-таки он отличался от других тем, что затеял перестройку с благими намерениями. Он оказался человеком не жестким и не жестоким. Но процесс все-таки был не без жертв. Уже при Горбачеве советским режимом были совершены кровавые преступления: в Тбилиси, в Баку, в Риге, в Вильнюсе. Большим преступлением было сокрытие размеров и опасностей чернобыльской катастрофы (первомайская демонстрация в Киеве), но мы не знаем, что делалось с одобрения Горбачева, что вопреки ему, а что было расчетливой провокацией против него.

Тем не менее я думаю, что история оценит сделанное им положительно. Достойна уважения даже попытка очеловечить бесчеловечное государство. Надо оценить то, что, приступив к реформам, Горбачев не остановился на полдороге. Да, сделал много ошибок. А возможно ли было пройти этот путь без ошибок вообще? Вряд ли. Мы шли действительно по неизведанному пути. Не было ни инструкций, ни учебников, ни реального опыта мирного превращения тоталитарного монстра в нормальное человеческое общество только внутренними силами. Когда перестройка превысила запланированную скорость, то уже не Горбачев управлял процессом, а процесс управлял им.

Я не знаю, сильно ли Михаил Сергеевич переживал по поводу того, что его пересадили с водительского кресла на пассажирское. Наверное, переживал. Но остаться любой ценой у руля, как мы видели, не попытался. А цена могла бы измеряться человеческими жизнями. Он ушел мирно и достойно, провожаемый жидкими аплодисментами и бурными обвинениями в том, что развалил такое большое и сильное государство (потом эти обвинения по наследству были обрушены на Ельцина и Гайдара). Может, это пошло ему на пользу и помогло дожить до сегодняшнего юбилея. Из его коллег по Политбюро мало кому удалось достичь этой вершины, несмотря на хорошее питание, кремлевские таблетки и старания академика Чазова.

Кажется, постепенно наше общество стало относиться к Горбачеву с большей доброжелательностью. Особенно после болезни и смерти Раисы Максимовны. Когда люди увидели в нем не партийного аппаратчика, а любящего мужа, трогательного и беззащитного в своей заботе и скорби. И еще у него есть одно достоинство, о котором в нормальном обществе неудобно было бы говорить, а в нашем стоит отметить: находясь на вершине власти, он не воспользовался ею для личного обогащения. Нобелевскую премию отдал на благотворительные цели и поддерживает свободную прессу. Выйдя на пенсию, живет как я понимаю в достатке, но ни в бумажных, ни в электронных изданиях я не нашел достоверных сведений о его дворцах, конюшнях, яхтах и вертолетах. Не знаю, насколько существенно участие отставного президента в мировой политике и общественной жизни, но его нынешние суждения о внутрироссийских делах говорят о нем как об убежденном демократе.

Пробыв много лет на вершине власти, будучи фигурой как-никак исторической, он остался живым человеком, без всякой фанаберии, легко общается с разными людьми, может выпить, рассказать анекдот и спеть песню в компании или в передаче Эдуарда Успенского "В нашу гавань заходили корабли". А то и рекламировать пиццу. Почему бы и нет, если он верит, что пицца эта вправду хорошая? Мне кажется, он просто добрый человек, и я пользуюсь случаем, чтобы поздравить его с юбилеем и пожелать ему еще многих лет жизни, здоровья и трудоспособности.