Среди критиков протестного движения попадаются разные люди. Тот же Путин с его прихотливыми эротическими фантазиями насчет контрацептивов. Или самые наблюдательные из лидеров ПжиВ, которые после каждого Марша с удовлетворением констатируют "кризис жанра". Госпропаганда увлечена поисками агентов Госдепа и происками Березовского. Наиболее активные из представителей так называемого народа, соединяясь в дружины, запасаются дубьем и другими государствообразующими аргументами. А еще есть Максим Кантор – художник, писатель, публицист, обличитель оппозиционных нравов.

Над Путиным можно смеяться. Пока – можно. Говорливые единоросы вызывают брезгливость, что мешает им стать полноценными участниками дискуссий о судьбах России. Собирательный Мамонтов недискутабелен. Дружинники и прочие участники "маршей миллиардов" слишком зависят от госфинансирования, чтобы воспринимать их всерьез.

С Максимом же Кантором полемизировать почти невозможно по иной причине.

Он с ходу, как в недавней статье (и многих других выступлениях) берет столь высокую ноту и поднимается на такую недосягаемую моральную высоту, что обессмысливается всякий спор. Ну, в самом деле, как можно собираться на Марш, когда олигархи еще 20 лет назад украли все деньги? О каких честных выборах речь, если их никогда не было в истории России? Или вы в защиту Медведева, спрашивает нас Кантор, выходили, и вот "этого статиста прогрессивное общество готово было принять как свидетельство "честного" выбора?"

А как страшна на самом деле жизнь! "...Все общество связано круговой порукой лицемерия... Архитекторы строят виллы ворам; менеджеры обслуживают портфели казнокрадов; правозащитники лебезят перед куршевельским миллиардером Прохоровым; писатели расшаркиваются перед Скочем, товарищем Михася по парной, учредившим премию "Дебют"; авангардисты заискивают перед Абрамовичем...". Вот о чем кричать-то надо, а не отвлекаться на Путина, пытаясь "все беды строя свалить на одного правителя". Такова, утверждает Кантор, "задача", которую поставили перед собой протестующие. Программы у них нет.

Возражения тут могут быть только самые робкие, в надежде разве что уточнить некоторые железные постулаты. К примеру, если олигархи украли все деньги, то разве нельзя все равно заниматься разными мелочами типа демонстраций, митингов и пикетов в защиту политзаключенных? Если честных выборов у нас не было со времен Кащея Бессмертного, то обязательно ли сразу заворачиваться во флаг и ползти на кладбище? А если в защиту поруганного Медведева не выступал вообще никто и никогда – ни на Болотной, ни на Сахарова, ни на Триумфальной, - то что, собственно, хотел сообщить нам автор? Или вот он пишет, что "фашизм" сегодня "не пугает так, как пугает либерализм", – это про какую вообще страну сказано? Про какую планету? Какую галактику?

Думается, он вот что хотел сказать, да и говорит. Руки прочь от Путина, ибо сперва надо составить честный мартиролог погибших при коммунизме; "пересмотреть всю приватизацию"; все "неправедно нажитое" передать детским и странноприимным домам; переселить правительство в блочный комплекс в Орехово-Борисове. Это его положительная, конкретная программа, после реализации которой и можно будет всерьез задуматься о будущем России. Согласитесь, никакого сравнения с той невнятной "задачей", которую решают протестующие на своих площадях.

Конечно, иной читатель, из тех, знаете, что обслуживает портфели казнокрадов, сочтет Кантора слабоумным. А другой, из лебезящих правозащитников, может даже назвать Максима Карловича провокатором, который стремится утопить реальное и живое дело в бессмысленных и абсурдных призывах переустроить наш несовершенный мир. Все это неправда. Достаточно лишь сказать, что текст Кантора, если судить по большинству откликов, вызвал тяжелое недоумение, – и сразу все наветы и обвинения отпадут. Останется лишь чувство восхищения и недовольства собой: мол, по-русски вроде написано, а постичь невозможно.

Надо, видимо, смириться с тем, что автор произведения "Почему я не ношу ленточки" пребывает в некой другой реальности. В той, где отменены разные предрассудки типа чувства собственного достоинства, а мыслить и соображать принято лишь масштабными, космическими категориями. Доступными разве что сверхчеловеку, который с презрительной гримасой разглядывает копошение во всероссийской песочнице. Все эти путины и несогласные с ним слишком ничтожны, чтобы автор снизошел до их нелепых разборок. Оттого он и не носит белой ленточки, чтобы его, юберменша Кантора, не дай бог, не спутали с обычными, нормальными людьми.