Самоубийство, тем более юношеский суицид, - событие страшное, невыносимое, непостижимое. Зачем возвращать Творцу билет, если и так все сойдем на конечной остановке? А ехать недолго.

Но Влад Колесников погиб, он покончил с собой, и его уже не отговоришь и ни о чем не спросишь.

Впрочем, есть и другая версия происшедшего. Автор текста под заголовком "Он хотел, чтобы его любили и хвалили" по имени Александр Гришин не знает, что "послужило причиной... смерти", и допускает несчастный случай. Родня покойного, отец и дед убеждены в том, что самоубийства не было. Однако с ними не согласен Владимир Сунгоркин, главред той самой "Комсомолки", где столько всего понаписано о покойном. "Насколько я знаю, - сообщает главред, - и на лентах уже, и в сетях выложено некое заявление отца этого несчастного парня о том, что стало причиной его гибели. Это лично его проблемы, связанные, в частности, с девушкой... ну, нормально, 18 лет". Все они как-то путаются в показаниях, но слово "нормально" здесь ключевое, применительно к Сунгоркину, и дальнейшая дискуссия теряет смысл.

Самоубийство непостижимо, а вот поведение тех, кто участвовал в травле Влада Колесникова, следует признать рациональным. Имею в виду так называемых коллег. Полгода назад он стал известен, объявив о несогласии с политикой России на Украине, и как же им было не откликнуться на такую новость. Как было не заляпать грязью несогласного. В стиле всех этих "анатомий", наводнивших гостелеканалы, но в газетном изложении, в печатном виде.

Гришин побеседовал с дедом юного агента Госдепа, Станиславом Жемповским, и тот долго, с удовольствием, от души глумился над своим внуком. Говорили о разведенных родителях Влада. О его отношениях с религией. О том, какой он был толстый и как похудел. О хулиганских выходках, что особенно смахивало на клевету. Полистали и почитали личный дневник национал-предателя. В интервью "Комсомолке" дедушка, "человек с профессорской бородкой, подтянутый, аккуратный, одетый с чувством стиля", представал истинным патриотом России, умеющим вместе с бабушкой успешно копаться в чужих вещах, и даже странно было, что он отрицал свою причастность к КГБ.

Поговорил обозреватель КП и с Владом. Однако разговор как-то не склеился: парень отвечал односложно, и теперь мы можем только гадать, отчего так вышло. То ли сразу понял, с кем имеет дело, то ли законы жанра требовали того, чтобы на фоне монументально-болтливого деда подросток выглядел глуповато. При том, что в других интервью он высказывался и ясно, и адекватно. Даже удивительно, насколько в свои 17 лет Влад понимал все, что творится в родной стране и что творит родная страна.

Еще он поразительно стойко держался, изгнанный из дедовского дома, унижаемый, избиваемый сверстниками, чужой в отцовской семье. "Просто разбитая губа, царапины, несколько шишек на голове и три капли крови" - это из подольских хроник. "Я даже вспомнить не могу, сколько раз меня по сути били. Просто идешь по коридору - и "На тебе, сука!", и по уху..." - а это уже про жизнь в Жигулевске Самарской области. И только в последние дни он впал в отчаяние, осознав, что мытарствам не видно конца. Он мечтал уехать, но ожидание затягивалось, и Влад сорвался, и многие из тех, кто ему сопереживал, но не смог помочь, теперь мучаются чувством вины.

И это порождает проблему, которая кажется тупиковой, но ее надо ставить и как-то решать. Подавляющее большинство соотечественников славит вождя и поддерживает все его начинания. Их не переубедишь и не спасешь, разве что время вылечит или иные, столь же сильные средства. Среди оставшихся в здравом уме нескольких миллионов человек далеко не все хотят уехать, но тех, кому уже совершенно невыносимо жить в стране победившего жлобья, надо эвакуировать по ускоренной программе. Они ничуть не хуже сирийских, к примеру, беженцев, и если ВКС РФ пока не бомбят Воронеж, это еще не значит, что моральные страдания отверженных совместимы с жизнью.

Общество, где дед стучит на внука, и не тайно даже, а на страницах сунгоркинской всероссийской многотиражки, а после гибели парня ни в чем не раскаивается, должно как-то окуклиться и производить только себе подобных. Владу Колесникову там не было места, и бесконечно больно думать о том, что в его жизни уже ничего не поправить.

На свой лад терзаются и те, кто в меру сил доводил несогласного до самоубийства. Имею в виду опять-таки коллег. Они в эти дни читают немало личных обращений и постов, в которых звучат разные оценочные суждения и пожелания, и приходиться как-то отвечать. Они отвечают.

"Не смогли откачать", сообщает Гришин о смерти Колесникова. "Мне искренне жаль, - добавляет журналист, - что он умер. Но если вы спросите меня, не сожалею ли я, что тогда написал этот материал, я отвечу, что нет, не сожалею". И обещает в подобных случаях, не покладая пера, снова и снова травить беззащитных и добивать избитых. "Чтобы предупредить". И ему как-то веришь, хотя заметно, что автору было трудновато сочинять текст и подыскивать аргументы в защиту своей позиции. Вообще есть точка зрения, что конченым подонкам живется легко. Это распространенное заблуждение.

Нелегко и Сунгоркину. Он тоже чувствует себя жертвой гонений, и если до сих пор чем и жив, так это сознанием собственной правоты. "Что меня поражает, это то, как все передернуто", - лепечет главред и такой еще довод находит в свою защиту: "Слушайте, у парня были явные психологические отклонения. Это не мое суждение, это заключение тех, кто с ним работал, медиков. Это и дед признавал, и отец признавал". Хотя тут у Сунгоркина снова возникают разногласия с отцом Влада, готовым "поклясться: никаких мыслей о суициде у него не было. Не было даже намека на психические отклонения".

Но это уже их проблемы, и трудно усомниться в том, что они как-то договорятся, отстаивая общую версию. Оправдывая себя. Перекладывая вину на тех, кто виноват заведомо. Да хоть бы и на самого юношу. Он, видите ли, хотел, чтобы его любили и хвалили. Чего захотел, а? Вина несмываемая.