Владимир Войнович в 2010 году. Фото Л. Барковой

Жанр некролога в принципе не предполагает особого веселья, но обычно прощаешься с небожителями, размышляя о судьбе человека великого и далекого, а тут другой случай. Столько лет знакомы, хоть и не могу сказать, что совсем уж близко. Но поговорить удалось о многом. Сперва это были интервью - в том ведь и состоит привилегия журналистской профессии, что можешь порой запросто познакомиться с любимым писателем, и в гости прийти, и побеседовать, и поделиться с публикой этой беседой. Потом - просто общались, и каждая встреча становилась личным жизненным событием.

И вот странность. Владимир Николаевич был старше меня на четверть века с лишним, но об этом как-то не думалось, когда встречались. В свои 85 он нисколько не был стариком. Писатель с мировым именем, он никак не казался патриархом. Он казался и был очень молодым человеком - с обостренным чувством справедливости и мгновенной реакцией на ложь, лицемерие и подлость. Потому до последних дней участвовал в этой нашей несчастной общественной жизни, вступаясь за невинно осужденных и с юношеским простодушием взывая к разуму властей предержащих. Мол, как же вы не понимаете, что гибель Олега Сенцова фатально повлияет на отношение к вам... Иллюзий насчет этой власти он не питал ни малейших, но иногда верил, что негодяев можно припугнуть.

В узком кругу, если просили что-нибудь почитать, непременно читал свои стихи. Общий приятель, тонкий ценитель и поэт, на сей счет высказывал неодобрение: дескать, замечательный писатель, а не постигает, что стишки его, в отличие от прозы, средненькие. Владимир Николаевич, думаю, цену "Чонкину" и стихам знал не хуже, но в узком кругу, примерно после пятой, рифмованные произведения упорно предпочитал нерифмованным. Вероятно, в этот момент он проживал еще одну свою литературную жизнь, не вполне реализованную, хоть и оставившую заметный след на пыльных звездных тропинках. Кстати, пил не по правилам - всегда на понижение градуса, от сорокаградусной к сухому вину, и чувствовал себя при этом великолепно.

Собственно, всю свою жизнь писатель Владимир Войнович прожил не по правилам. В авторитарной стране выступал с программным заявлением "Хочу быть честным" - и следовал этому канону до конца. Был русским сатириком от Бога - и при этом человеком веселым, бесконечно остроумным и обаятельным, начисто лишенным желания проливать сквозь смех тайные слезы, скорбно печалясь о несовершенстве мира, что так свойственно нашим сатирикам. Он высмеивал нас, не поучая, и смешил, не рассчитывая, что мы исправимся. И всегда был собой, побивая любых кумиров, даже тех, которым ранее поклонялся, если они оказывались ложными.

В итоге добивался успехов немыслимых, подвергаясь поношениям и дома, и в эмиграции, от людей, не согласных друг с другом ни в чем кроме ненависти к пересмешнику. Ибо Войнович, покушавшийся на святыни в лице советского солдата и антисоветского идола, способен был помирить московский обком с вермонтским. При том что он искренне любил своих героев, как это положено настоящему писателю, практически всех любил - от принявшего беспримерно героическую смерть предателя Миляги до бессмертного Сим Симыча Карнавалова. А самым любимым героем в мировой литературе называл Собакевича.

Собственно, это общеизвестная истина: юмор продлевает жизнь. Вот и мнилось, что Владимир Николаевич проживет еще сто лет и увидит сбывшимися все свои пророчества, даже Путина запустят в космос. На те самые тропинки. Но с утра включаешь компьютер, и первой новостью - ушел Войнович, сердечный приступ, скоропостижно, как бывает у молодых. Недавно у него умер сын, и это горестное событие, наверное, приблизило смерть писателя. Случается же так, что жизнь, рассчитанная на предолгие годы, становится невыносимой, и человек уходит внезапно, не простившись. Поделившись с нами болью, которую никогда уже не преодолеть.