Слово против слова. Или журналиста взяли с поличным - или он стал жертвой гнусной провокации. Или сажать Ивана Голунова - или арестовывать бригаду оперативников, которые подбрасывали ему наркоту, и следователей, которые шьют ему дело.

На исходе вторых суток после задержания спецкорреспондента "Медузы" ситуация сложилась беспрецедентная. Сюжет, в рамках которого правоохранители не производили ничего, кроме фейковых новостей, а буквально все наше гражданское общество, сколько его осталось, выступило в защиту Голунова, ничего иного вроде не предусматривал. Событие, затмившее всякие прочие новости, внезапно окрасило и без того не особо красочный российский мир исключительно в черно-белые цвета.

Или - или. Дошло до того, что и Петербургский форум стал интересен лишь в том смысле, как там скорбно отмолчался Собянин, когда его спросили про Ивана, и что промямлил генпрокурор. И любой плакатик, поднятый на Петровке, значил гораздо больше очередных путинских спичей про ядерную войну. Что же касалось главных вопросов, связанных с судьбой задержанного, то ответы на них отыскивались, казалось, повсюду, но были слишком противоречивы, чтобы содержать в себе сколько-нибудь внятный ответ.

Не вполне понятно было, как воспринимать гневные речи президентского советника Кобякова, чуть ли не клявшегося, что тружеников МВД "за обман и подтасовку" постигнет кара. Какая истина открывалась нам в заочной полемике врачей скорой помощи, обнаруживших у Голунова гематому затылка с подозрением на закрытую черепно-мозговую травму, множественные ссадины, ушиб ребер - и главврача 71-й горбольницы Мясникова, который по итогам обследования заявил, что у пациента нет серьезных травм. То есть известно было, кто такой Мясников, но не хотелось же верить, что этот человек объявил нам и диагноз, и приговор. И веселый ад возле здания Никулинского райсуда, и упорные слухи о том, что никого в зал не пустят, и рассудительный полицейский, неожиданно и как бы даже с видимым удовольствием сообщивший, что пустят "почти всех", и обманувший - картинки налезали друг на друга, внушая то надежду, то отчаянье.

А еще знающие люди утверждали, что по истечении 48 часов, если не предъявлено обвинение, Голунова обязаны отпустить, и часы эти истекали задолго до суда, но скоро выяснялось, что задержание ему оформлено часов через восемь после того, как скрутили... И эти факты тоже можно было истолковать в двух направлениях. В пользу того, что Ивана арестуют, и в том духе, что тюрьма горькими слезами плачет по следователям и оперативникам.

А потом начался суд, и человек в клетке сказал нам, что "никогда не думал, что побывает на своих похоронах", и по его лицу катились слезы. Суд продолжился, и в ходе его председательствующий Максимов последовательно отвергал все ходатайства адвокатов, после чего в этом черно-белом мире вдруг обозначился компромисс, о котором заговорила Ольга Динзе, как же мы могли о нем забыть. Есть же такая мера, как домашний арест, по большому счету удовлетворяющая всех: и тех, кто, вероятно, подбрасывал задержанному наркотики, и его самого, который уже провел более двух суток в заключении, почти без еды и без сна, и недобитое наше гражданское общество. Мы ведь в глубине души не сомневались, что Ивана посадят в СИЗО, как того требовали прокуроры, и мы же счастливы, не правда ли, что он будет жить дома. Пусть без телефона, без интернета, без друзей, без свежего воздуха, но и без наручников, только с браслетом на ноге, чтобы не смел без спроса никуда выйти. Мы же догадывались, что в этом черно-белом мире имеется еще и серая краска, с ее разнообразными веселенькими оттенками.

Судья внял доводам адвокатуры.

Ивану Голунову назначили домашний арест. Слава богу, не убили за его тексты. Не покалечили на допросах так, чтобы и Мясников, всплеснув руками, вспомнил о клятве Гиппократа. Не отправили в узилище. Только заперли на два месяца в домашних стенах, чтобы пригасить протесты и довести подследственного до настоящего суда, приговор которого по-прежнему непредсказуем. И чтобы не мог больше писать - ни о вице-мэре Бирюкове, ни о похоронном бизнесе, ни о мусорном, ни о чем. И волки сыты, и граждане, в общем, целы, а в том случае, если бы Ивана Голунова отправили в СИЗО, десятки протестующих людей оказались бы как минимум в спецприемниках. Пронесло.

Иван потрясен и благодарен всем, кто вытаскивал и вытащил его из тюрьмы. Поединок гражданского общества с силовиками или кто там в действительности заказывал арест журналиста, принес сенсационный результат: ничью. Равную, хочется, прибавить, победе, но что-то останавливает. Все-таки победа - это когда провокаторы сидят за решеткой, а невиновный покидает арену судебных прений с гордо поднятой головой. А так - слово против слова, никем не чаемый желанный компромисс, жалкая наша виктория, проклятая неизвестность.