Вряд ли до своего сенсационного решения оставить должность главы Российской экономической школы и не возвращаться пока в страну Сергей Гуриев был известен широкой публике – однако теперь о его заявлении говорят как об одной из главных сенсаций последних месяцев. Комментаторы – да и сам Гуриев – объясняют это решение давлением силовиков, попыткой организовать третье дело "ЮКОСа", отправить в колонию экспертов, раскритиковавших второй приговор Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву. Однако Гуриев был не просто одним их таких экспертов. Он был человеком, не чужим важным людям во власти, имеющим широкие связи и поддержку, которая, судя по заявлениям высокопоставленных чиновников, не уменьшилась даже после его фактической эмиграции.

И это новый симптом российской болезни, возвращающей страну к Советскому Союзу. Бегство благополучного человека, встроившегося в систему и живущего в Москве почти как в Париже или в Нью-Йорке, – великолепное доказательство того, что возможность жить "как в Париже", не опасаясь товарищей из Следственного комитета, больше не гарантирована никому, даже самым удачливым и интегрированным. И что жить как в Париже можно только в Париже.

И это не вопрос эволюции самого человека. Это вопрос изменений в самой системе – не развиваясь, костенея, она душит уже не только государство, которое она оккупировала, не только людей, оказавшихся подданными этого самого государства и его случайного государя, но даже и тех, кто помогает душить в обмен на высокое положение и материальные льготы. Приходит момент, когда ты, будто в кошмарном сне, чувствуешь это прикосновение холодной руки к собственному горлу, понимаешь, что эта рука привычными профессиональными движениями нащупывает твою сонную артерию, – и решаешь во чтобы то ни стало проснуться. То есть убежать. И ответ на вопрос "чего ему не хватало?", который обязательно задаст любой обыватель, толкающийся в вагонах московского метро, изнывающий в тесноте старой хрущевки и пытающийся отложить деньги на Анталью и выпускное платье для дочери, этот ответ очень прост – воздуха. Просто уже не хватало воздуха.

Точно так же советские обыватели недоумевали, чего не хватало оставшемуся на Западе заместителю генерального секретаря ООН Аркадию Шевченко. Точно так же польские обыватели не понимали, как могут уходит со своих должностей и оставаться на Западе дипломаты, протестовавшие против введения военного положения в ПНР. Точно так же никогда не были понятны побеги знаменитых танцовщиков, музыкантов, ученых. Чего им-то не хватало? Каждый из нас хотел бы быть заместителем генсека ООН и фаворитом самого Громыко – уж неясно, что важнее! Жить в Нью-Йорке, получать огромную зарплату, наслаждаться жизнью высокопоставленного советского чиновника и карьерными перспективами. Дипломат – он на то и дипломат, чтобы не думать об особенностях режима, политическом безумии, военном положении. А танцовщики, а музыканты? Привилегированные люди, которые ездят за границу в те годы, когда пределом мечтаний советского человека остается Сухуми или – это уж если выпустят – Варна!

Но все эти побеги участились именно тогда, когда впервые после голодных послевоенных лет появился слой благополучных людей – и система начала консервироваться и костенеть, предвещая скорый крах спаянного кровью государства. Именно когда отсутствие воздуха начинают ощущать благополучные и интегрированные, можно сделать вывод, что болезнь системы неизлечима, что она нереформируема – а просто движется к гибели, унося с собой и тех, кто душит, и тех, на чьем горле смыкаются холодные натруженные пальцы.