13 декабря в Театральном центре на Страстном Евгений Гришковец выпускает свой новый спектакль "По По", где вдвоем с Александром Цекало будет рассказывать публике со сцены страшные рассказы Эдгара По. Гришковец уже четыре года не играл премьер, в которых сам бы участвовал, так что событие это для поклонников драматурга-режиссера-актера экстраординарное. Тем более что за эти самые четыре года Гришковец успел примерить на себя и новые роли: написал два романа и выпустил диск с чем-то вроде мелодекламации – рассказами в сопровождении калининградской группы "Бигуди".

Спектакль "По По" Гришковец ставит не впервые: лет десять назад его играли в кемеровском театре "Ложа", не так давно – в Новом Рижском театре (эту постановку привозили в Москву на фестиваль NET). Сама идея Гришковца пересказывать Эдгара По своими словами берет начало из тех далеких времен, когда служивший на флоте Женя во время долгих дежурств рассказывал своим простодушным напарникам увлекательные истории. Об этих историях, будущем спектакле и том, как себя чувствует сегодня Гришковец, мы поговорили с ним накануне премьеры.

Д.Г.: Почему для спектакля ты выбрал именно По?

Е.Г.: Прежде всего придумалось название. Оттуда и пошло. Конечно, в армии я рассказывал в основном Джека Лондона. Но и По тоже, и какие-то другие классические произведения, Томаса Манна, например. По и Джек Лондон вызывали наибольший интерес. С тех пор я их больше никогда не перечитывал – как прочитал классе в девятом-десятом, так и рассказывал то, что запомнилось. Кроме того, именно рассказы Эдгара По в детстве я слышал в пересказе друзей. По крайней мере "Колодец и маятник" и "Убийство на улице Морг". Из-за того, что их все пересказывали, они попадали в живую языковую среду – в детские мифы, в городскую среду. И звучали абсолютно современно… В общем, как всегда, откуда взялась идея - совершенно непонятно и, честно говоря, абсолютно неважно. Было это в 93-м году, и до сих пор эта идея для меня является современной, забавной, а главное – игровой. И важно, что помимо названия придумалось точное театральное высказывание, которое важнее для спектакля, чем весь По, и все с ним связанное.

Д.Г.: Ты имеешь в виду, каким образом вы его рассказываете?

Е.Г.: Да, каким образом рассказываем, какие там персонажи, как они взаимодействуют с автором и каково мое, авторское взаимоотношение с По. То, какая в этом есть свобода и как она реализуется в театре. Ко мне как к режиссеру ведь никто всерьез не относится. Критики все время обсуждают только социальный аспект моего творчества. Ну, может, и хорошо, если говорят не про то, как это было сделано, не о композиционном решении и др., а только про жизнь. Но ведь в "Как я съел собаку" и особенно в "Дредноутах" есть изощренные режиссерские решения, изощренные – я подчеркиваю.

Д.Г.: Понятно, что тебя как режиссера отдельно не рассматривают – ты же комплексный автор.

Е.Г.: Но если посмотреть, что пишут про мои книги, – тоже никто анализом не занимается. Какой там герой, какое время художественное, композиция...

Д.Г.: Тебе обидно?

Е.Г.: Ну, не то чтобы обидно... Но правда, я подробнейшим образом работаю... Там есть сложная структура. Мои спектакли вычищены с точки зрения света и мизансцен. В них не лезут в глаза режиссерские грубые нитки – и никто этого не замечает. Ну обратите внимание хотя бы на сценографию – нет, ну что вы. Ее как бы тоже не существует.

Д.Г.: А по-моему, про сценографию писали.

Е.Г.: Во Франции писали, в Германии писали, а у нас – нет.

Д.Г.: Ты не похож на затравленного.

Е.Г.: Ну что ты, я же не анекдоты рассказываю, не посиделки на кухне устраиваю – я показываю спектакль. А в спектакле есть художественное пространство, художественное время, герой, структура, режиссура – и ни разу никто не сказал, что я этим хотя бы владею. Что это не элементарно сделанные вещи. И в "По По" - сложнейшая композиция. Вообще то, что я делаю с композицией произведения, – это очень сложно. Додин просто покурит! Театр ведь не музей. И я делаю его среду плотной. Я очень люблю текст По, я люблю свое впечатление от него и интерпретирую все. Я ведь воспроизвожу к рассказам По (кроме "Бочонка амонтильядо") только предисловия - такие иронические и чудесные. В "Заживо погребенных", например, рассказываю только первые две страницы, а саму историю - нет. И объясняю – не разбираю, а именно объясняю метафору, хоть и знаю, что она от этого погибает. Я неплохо понимаю, что такое постромантическая литература, так что спектакль сделан с большой ответственностью перед текстом и автором. А главное, я полагаю, что он оживляет текст.

Д.Г.: Так что изменил в твоем новом приходе в театр тот факт, что ты теперь считаешься и литератором?

Е.Г.: Я перестал тотально принадлежать театральному пространству. Не театральному сообществу, а пространству, когда я не понимал другого художественного времени и не видел другого способа высказывания кроме речи и диалога. Я впервые делал произведение, которое будет от меня изначально отделено, потому что каждый будет читать его по одиночке. А это сразу все меняет. Я же всегда обращался к нескольким сотням людей. И поэтому сейчас любой мой приход в театр будет связан с еще более осмысленным решением.

Д.Г.: А что это изменит?

Е.Г.: Просто теперь есть более широкий спектр отношений. Свобода. Теперь когда я прихожу в театр или пишу книжку, это не связано с практической жизненной необходимостью, с тем, что надо зарабатывать деньги. Я, конечно, стал более занятым, но зато если уж выпускаю... Никто не добьется, чтобы я стал много писать или много ставить спектаклей, – никто. То есть это точно не по привычке делается.

Д.Г.: Помню, что ты говорил, будто выпускаешь "По По" как коммерческий спектакль.

Е.Г.: Да мало ли что говорил. Я выбрал "По По" – потому, что мне очень хочется играть. В нем же есть игровая среда и настроенный на игру партнер – Александр Цекало. И все-таки это диалог. Я себе никогда раньше не позволял быть вдвоем на сцене с человеком, который даже больше меня говорит.

Д.Г.: То есть ты просто соскучился по игре?

Е.Г.: Да. А еще пришел замысел следующего моего спектакля, который, на мой взгляд, будет очень дерзким и по форме, и по высказыванию. И мне нужно с ним год прожить, потому что пока то, что я хочу сказать, может прозвучать настолько сильно, что не станет художественным высказыванием. Поэтому мне нужно с этим пожить и найти этому...

Д.Г.: Не расскажешь о чем?

Е.Г.: Для меня это еще не освоено художественно. Когда удастся освоить, я сделаю спектакль. Это будет через год. Но сейчас мне очень хочется испытать все премьерные ощущения, и все постановочные моменты, связанные с репетициями, чтобы восстановить все навыки и лучше вспомнить, чего я хочу, потому, что я крепко забыл, как это – выпускать спектакль.

Д.Г.: Тренируешься перед следующей премьерой?

Е.Г.: Нет, я делаю полноценный спектакль, и люди будут платить немаленькие деньги за билет. Это не тренировка и не эксперимент.

Д.Г.: Почему ты взял в партнеры человека, который прямой дорогой пришел из шоу-бизнеса?

Е.Г.: Мне обязательно был нужен очень известный партнер, который в этом спектакле появился бы для публики в том качестве, в котором его не знают. Мне нужно было, чтобы мы как тут открываем По, так открывали и его. И я ведь буду не такой, как обычно. В "По По" Саша Цекало выходит на сцену как тонкий рассказчик и прекрасный драматический актер. Оставаясь таким, какого мы знаем: небольшого роста, милый, забавный, трогательный. Он ведь даже на эстраде или на телевидении никогда не был пошлым.

Д.Г.: А ему это зачем?

Е.Г.: Ему это очень интересно. У него есть актерское образование, есть театральный опыт. Есть своя история, которая больше, чем моя.

Д.Г.: И, по твоему ощущению, что у вас получается?

Е.Г.: Хороший, легкий, игровой спектакль. Красивый, веселый, парадоксальный очень. Такой "спектаклик". Как Феллини называл свою "Репетицию оркестра" - "фильмик".

Д.Г.: А рассчитан он будет на тех же людей, которые обычно смотрят твои спектакли, или ты хочешь расширять их круг за счет зрителей Цекало?

Д.Г.: Та публика, которая любит Цекало, а меня никогда не видела, тоже придет. Я не ставил такую задачу, но ясно, что это произойдет. Я этого не боюсь. Когда я начал играть с "Бигуди", в театр пришли люди из клубов, и сейчас есть очень много людей, которые знают меня только как писателя. Я, например, в Казани никогда не играл, а в Казани книжку мою очень читают.

Д.Г.: А ты что-нибудь знаешь о своих читателях?

Е.Г.: Конечно. Пишут много, сайт мой переполнен.

Д.Г.: Что пишут?

Е.Г.: Кому-то нравится, кто-то гневно пишет – неважно. "Рубашка" продана тиражом больше ста тысяч экземпляров за полтора года продаж, и "Реки" порядка ста тысяч. Это значит, что мои книги прочло больше людей, чем посмотрело мои спектакли за шесть лет моей активной театральной гастрольной деятельности. Если считать, что мой зал в среднем по 200 человек.

Д.Г.: Ты продолжаешь играть в малых залах?

Е.Г.: Сначала я считал, что больше чем 70 человекам мои спектакли показывать не стоит. Потом стал играть на 150, потом - на 300. А сейчас, когда мне говорят, что зал будет 450 мест, я думаю: "маловато". Не в гонораре дело, а просто я уже люблю большую сцену. Вообще и спектакли мои изменились, и способ высказывания изменился, и я изменился. И когда спектакль удается в большом зале – это большее впечатление и для меня, и для публики, чем любая камерная сцена.

Д.Г.: А какой твой любимый размер?

Е.Г.: 700-750 – стандартный областной драматический театр.

Д.Г.: А где реагируют лучше всего?

Е.Г.: В Москве. И во всех крупных городах, где есть свой театр, где люди любят театр, знают, как туда ходить и как получать от этого удовольствие. А, например, в Архангельске спектакль проходил прекрасно, но чуть тише. Там театр давно на ремонте, и я играл на сцене Дома офицеров. Зрители прекрасные – в смысле каждый отдельный человек. Но в публику они не складываются. Без взрывов.

Д.Г.: По-прежнему приходят за кулисы? Пишут? Ты как-то реагируешь на это?

Е.Г.: Перестал реагировать. Я регулярно смотрю, что пишут на моем сайте, но сам уже перестал туда писать. Потому что когда я туда писал, это приводило к неверным последствиям.

Д.Г.: Каким?

Е.Г.: Начинают со мной беседовать – задают вопросы, вступают в полемику. Человек не понимает, что когда он приходит после спектакля в гримерную, чтобы познакомиться, в тот момент, когда он пожимает мне руку, он убивает театральное впечатление. У друзей моих, которые приходят на спектакль (даже если он им нравится), нет того чистого и на самом деле единственно возможного впечатления, которое должно быть у зрителя, который купил билет и пришел на спектакль, не зная меня.

Д.Г.: Вот ты сейчас выпускаешь спектакль и уже знаешь, что еще один тебе предстоит через год, есть книжки, концерты, гастроли. Какое у тебя внутреннее ощущение? Ты напряжен, счастлив?

Е.Г.: Я очень устал, но это хорошая усталость, и очень жду премьеры, потому что очень хочется играть. И я уверен в том, что у нас в спектакле есть то, отчего человек поймет, что не напрасно провел полтора часа в зрительном зале. Он как минимум увидит двух неслабых людей, в которых есть какое-то содержание и которые прекрасно умеют про это рассказать. И вообще интересно рассказывают. Двух в общем счастливых людей – ведь смотреть на счастливых людей приятно. Это как минимум.

Д.Г.: А как максимум?

Е.Г.: Как максимум – они увидят спектакль.