Вообще-то я собираюсь написать про Новый год. А "винегрет" здесь вот почему. В годы моей юности, когда я горячо обсуждал с друзьями по телефону, что кому поручить купить к Новому году (Андрей пусть купит огурцы и капусту, Лена должна получить заказ на работе, за Димкой – спиртное, сыр и колбасу обещал купить Володя, Танька обещала гуся), моя мама говорила, пожимая плечами:

- Что за поколение? Лишь бы наесться да напиться. Что за культ еды? Мы, когда были молодыми и встречали Новый год, все было совсем по-другому. Нарежем ведро винегрета, купим две бутылки вина на двенадцать человек, и это все. А знаешь, как весело было? Как пели, как плясали, играли в разные игры. Шутили.

Насколько я помню, пресловутое "ведро винегрета" возникало всякий раз, как только заходила речь о встрече Нового года. "Мама, - говорил я устало, - ты же знаешь, я терпеть не могу винегрет. Тем более когда целое ведро. И хватит уже об этом". Мама немножко обижалась. И так каждый год. Но это сакраментальное "ведро" осталось для меня емким символом всего того, что так или иначе связано с встречей Нового года.

Но что бы ни твердила мне моя мама, которая, кстати, совершенно вразрез с собственной доктриной, перед Новым годом не отходила от плиты дня три, я твердо знаю: новогодний праздник – это торжество избыточности и невоздержания. За это его любят. За это же и не любят. И в этом заключен какой-то глубокий, хотя и ускользающий смысл. А может быть, все просто? Может быть, дело в том, что объевшийся и обпившийся человек более чем обычно снисходителен ко всему, что его окружает? А снисходительности и благодушия так недостает нам в повседневной жизни.

Так что Новый год – это, может быть, едва ли не единственный пункт национального согласия. И даже, если угодно, та самая национальная идея, о необходимости которой так долго талдычат нам политтехнологи, - пусть и зыбкая, но несомненная. Новый год ведь встречают все – левые, правые, средние, анархисты, державники, хулиганы, оборотни в погонах, артисты, ресторанные критики, менеджеры среднего звена, неподкупные таможенники, проститутки, работники прокуратуры, дальнобойщики, продажные журналисты, бомжи, сотрудники администрации президента, программисты, цирковые лилипуты - все.

И каждому есть на что надеяться. И каждому есть что вспомнить. Воспоминания о встречах Нового года, недавних и давно прошедших, – это вообще особый жанр фольклора. Я почему-то чаще всего вспоминаю довольно давний Новый год, встреча которого завершилась тем, что все, кто там был, в какой-то момент заснули в разнообразных позах прямо на тех местах, где их настиг коварный Морфей. К середине дня, то есть первого числа, мы стали потихоньку приподниматься. Когда очухались все и непослушными языками поздравили друг друга с Новым годом, стало очевидно, что расставаться нам решительно невозможно и что необходимо во что бы то ни стало продолжать.

Торопливое обследование холодильника надежды на безмятежное будущее не принесло. Собрав в единый кулак совокупную волю, а также все то, что у кого нашлось в карманах, мы оделись и вышли на пустынную улицу. Но - беда: один магазин закрыт, другой открыт, но там закончилось решительно все кроме соли. По дороге подвернулся ресторан. "А вдруг он открыт", - робко понадеялся кто-то из нас и обреченно подергал дверь. Дверь подалась. Ресторан оказался открыт - чудеса все-таки бывают.

Мы вошли, разделись, сели за стол. Пришел официант, томный и медлительный, но вполне благодушный. Оказалось, что в меню даже кое-что имеется. И этим "кое-чем" оказалось не что-нибудь, а именно ненавидимый мною винегрет. Но как же я обрадовался ему в ту минуту! Как родному. И я рассказал всем собравшимся про маму и ее "ведро винегрета". И мы заказали его, заказали много – не ведро, конечно, но что-то в этом роде. И вот появилась посреди нашего стола огромная салатница, и вырос рядом с ней заветный графин, и мы лишний раз убедились в величии Даниила Хармса, написавшего однажды, что жизнь побеждает смерть неизвестным науке способом.

Но счастье, как и несчастье, не приходит одно. А поэтому через полчаса на эстраде появились артисты – двое музыкантов и одна певица. Им в общем-то не было никакой нужды что-либо играть и петь. Им достаточно было просто появиться на сцене и показаться во всей своей красе. Выглядели они удивительно даже для первого января. Музыканты были еще туда-сюда, хотя и не очень твердо стояли на ногах, а их не до конца открывающиеся глаза можно объяснить особенностями исполнительской манеры. А вот певица была незабываема: концертное бархатное и при этом сильно мятое платье, обильно запудренный, но отчетливый фингал под глазом, а главное – загипсованная рука на перевязи. Кому-кому, а ей-то уж точно было, что вспомнить про встречу Нового года!

И она пела как могла! И они играли как получалось! И мы, единственные посетители ресторана, аплодировали им как безумные. И, устыженные собственной безответственной праздностью, поднимали бокалы за их успех, за их мужество, за их великое, требующее жертв искусство. Что там жалкие филармонические восторги!

Когда я слышу такие слова, как "ответственность" или "профессиональный долг", я всегда вспоминаю именно это. То есть это - в первую очередь. А всякий раз, когда приближается Новый год, в моей благодарной памяти встают во весь рост, как недостижимый образец для подражания, эти скромные великие труженики, эти воплощенные капитаны тушины. Ну, и о ведре винегрета, разумеется, никак нельзя забыть. Все ведь связано в этом мире.