Григорий Асмолов почти пять лет работал в пресс-службе израильской армии. Был пресс-секретарем дивизии, дислоцированной в секторе Газы, заместителем пресс-секретаря Центрального военного округа, Северного военного округа, работал с русскоязычной прессой в Израиле, был командиром на курсах новых солдат пресс-службы. Об "израильском опыте" борьбы с терроризмом и работы силовых структур с прессой с Асмоловым разговаривала Женя Снежкина (Интервью было взято в ноябре 2003 года, в годовщину событий на Дубровке, однако актуальности оно с тех пор не утратило).

По роду работы вы занимались вопросами информационного обеспечения действия армии после терактов...

В том числе. К сожалению, теракты - одна из главных реалий сегодняшней жизни Израиля. Вся оперативная деятельность армии ориентирована на их предотвращение. После теракта в основном работают службы спасения, ну и, естественно, армия пытается обнаружить террористов.

Мне почти ежедневно, особенно в секторе Газы, приходилось иметь дело с терактами, взрывными устройствами, обстрелами. Привыкал засыпать каждый вечер под "музыку" перестрелок. Скучать не приходилось.

Каковы основные принципы работы израильской армии с прессой?

Наша армия находится в парадоксальном положении. Тот конфликт, с которым мы сегодня имеем дело, не имеет силового решения. Посредством военной операции можно предотвратить конкретный теракт, но нельзя покончить с террором.

Где можно достичь коренных перемен - это в сфере человеческого сознания. Принципиальное стратегическое значение имеет то, как выглядит этот конфликт в мире. В первую очередь это касается СМИ - главного механизма, формирующего картину мира в сознании человека.
В этом и есть парадокс. Армия является силовой структурой, обязанной обеспечивать безопасность. Но силового решения у этого конфликта нет. Значит, силовые структуры должны не только обеспечивать применение силы, но и искать другие стратегические решения. И это прежде всего касается СМИ.

Схема работы со СМИ в армейских структурах такова, что пресс-служба не только реагирует на события, но и принимает участие в планировании и принятии решений, в том числе оперативных. Пресс-служба непосредственно подчиняется Генштабу, так что командование частей не может использовать механизмы работы с прессой в своих интересах.

- Но ведь задачи пресс-службы прямо противоположны задачам, например, разведки или центра планирования боевых операций?

Конечно, здесь есть постоянные внутренние конфликты: с одной стороны, высшая цель для силовых структур - предотвратить теракт и сохранить жизни людей, которые могут от этого теракта пострадать, с другой стороны - встает вопрос, какие средства допустимы для предотвращения теракта. Потому что, с точки зрения СМИ далеко не все средства легитимны.

Ценность человеческой жизни и безопасность людей - главный приоритет израильской армии, но, с другой стороны, в этой ситуации любой шаг должен быть обдуман и с точки зрения того, как он будет освещен в СМИ, получит ли он необходимое оправдание.

- Когда идет планирование боевой операции, сотрудники пресс-службы сидят в штабе? С ними советуются?

Да.

- При разработке операции сотрудник пресс-службы имеет право голоса?

Речь идет о том, что такое эффективная пресс-служба и как она должна правильно работать. Сотрудники пресс-служб должны находиться в тех центрах, где принимаются решения и в тех центрах, где происходят события. Поэтому в центре, где принимаются решения, должен находиться сотрудник пресс-службы. Он является одним из советников командира, принимающего решение.

- В последнее время в России очень любят ссылаться на опыт Израиля, в частности, на лозунг "никаких переговоров с террористами"...

Попытки сослаться на израильский опыт понятны. Из-за той реальности, в которой сегодня находится государство, для внешнего наблюдателя оно превратилось в некую лабораторию по борьбе с террором. Однако очень часто формулировка этого опыта очень упрощает его содержание. То, что Израиль не идет на переговоры с террористами, - это миф. Скорее всего, он порожден некоторыми особенно удачными антитерроритстическими операциями по освобождению заложников, среди которых особенно выделяется операция Энтеббе.

Однако в ситуации, где есть заложники, которых надо освободить, главным приоритетом для силовых структур является не тот или иной принцип, а прежде всего жизни людей, которые необходимо спасти. Израиль не раз шел на переговоры и освобождал заключенных террористов ради жизни своих граждан. Так было в 80-ые годы, когда во время ливанской войны в плену оказалось несколько израильских солдат. Так было когда Израиль вел переговоры, чтобы вернуть останки погибшего в спецоперации солдата морского спецназа - Итамара Илии.

И, наконец, не надо далеко ходить за примерами. Ситуация с блокадой церкви Рождества в Вифлееме весной 2002 года. Тогда непосредственной угрозы жизни израильтян не было. Священнослужители, оказавшиеся внутри захваченной террористами церкви, стали заложниками, однако террористы не угрожали непосредственно их жизням. Вместе с тем, в Израиле было принято решение, что освобождение церкви не будет совершено силовыми методами, и солдаты не войдут на территорию храма. В результате после нескольких недель переговоров 13 террористов, причастных к убийствам израильтян, были отпущены, и согласно договоренности, отправились на территорию одной из европейских стран. Они выходили из Храма на глазах у израильских солдат, которые в течение долгих месяцев пытались их обнаружить как убийц, сели в автобусы и были отвезены в аэропорт.

Важно понимать то, что подсказывает оперативная логика: для спасения людей надо рассматривать все возможные методы. Иногда лучшим методом, несмотря на всю опасность, связанную с ним, является штурм, а иногда - переговоры и уступки. Это должны решать командующие операцией, ориентируясь при этом на шансы спасти жизни людей, а не на тот или иной принцип.

В эти дни Израиль ведет переговоры с террористами, в данном случае с радикальной шиитской группировкой Хизбалла. На этот раз цель переговоров - освобождение захваченного израильтянина Эльханана Таненбаума, возвращение трех похищенных на израильской ливанской границе солдат (их судьба неизвестна, в израильской армии считают, что они мертвы) и получение информации о пропавшем израильском штурмане Роне Араде. В рамках сделки могут быть освобождены сотни не только ливанских, но и палестинских заключенных, среди которых самые кровавые террористы (впоследствии так и случилось. - Ред.). Израиль не пошел на подобный шаг, даже в меньших размерах, в рамках переговоров с палестинцами, хотя это могло принести неплохие политические дивиденды перед мировым сообществом, однако есть принципиальная готовность идти на такие шаги ради жизни своих граждан.

- Как Вы оцениваете информационное сопровождение того, что происходило во время событий на Дубровке?

Не мне судить, правильно или нет были приняты те оперативные решения, которые принимались, и результатом которых стал штурм. Я только надеюсь, что те, кто принимал эти решения, руководствовались как главным приоритетом в их принятии возможностью спасти максимальное количество жизней.

Что касается информационного обеспечения - об этом прежде всего надо спрашивать журналистов, которые работали там. Однако в качестве внешнего наблюдателя я могу сказать, что проблематичным с точки зрения работы со СМИ было не то, что происходило во время операции, а то, что было после нее. Многим, кто вспоминает сегодня Норд-Ост, запомнились, прежде всего, не дни захвата, а первые часы после штурма и тот информационный хаос, который их сопровождал. Первое - это информация о том, что произошло после штурма, прежде всего касающаяся количества жертв и причины их смерти. Здесь, насколько я помню, долгие часы царила полная неизвестность, а официальные заявления скорее наводили туман вместо того, чтобы передать четкую информацию или объяснить, почему такой информации на данный момент нет (в случае, если самим силовым структурам и медицинским службам сложно было понять, что происходит).

Я бы не хотел однозначно называть это враньем - мотивы тех, кто на протяжение долгих часов не мог передавать более или менее содержательную картину случившегося, мне неизвестны. Однако попытка скрыть информацию в подобного рода ситуациях, даже если это касается тяжелых фактов и, в особенности, количества жертв - является главным черным пятном на тех, кто проводит подобную операцию.

Любая ложь, или пускай даже попытка скрыть информацию, в особенности когда речь идет о жизни людей, в конце концов является стратегическим проигрышем для тех, кто за этим стоит.

В Израиле существует ряд механизмов, которые регулируют подобные ситуации.

- Какие?

Прежде всего, это военная цензура, задачи которой в подобной ситуации сводятся исключительно к предотвращению публикации информации, способной нанести ущерб жизням людей. То есть, информация передается определенному кругу журналистов, они знают, что происходит, но знают и то, что не имеют права публиковать эту информацию. Однако есть другой - возможно, более значимый механизм. Это ответственность редакторов, прежде всего электронных СМИ за ту информацию, которую они передают. В феврале 1997 года два вертолета, которые перебрасывали израильских солдат, столкнулись недалеко от ливанской границы над территорией Израиля. Все, кто в них находились, более 70 человек, погибли. Через очень короткое время на месте катастрофы оказались телеоператоры и кадры пошли в эфир. На одном из кадров была показана сумка, на которой было видно имя солдата. В результате его родители узнали о гибели сына.

Каналу ТВ, который это показал, пришлось потом долго извиняться и признавать ошибку. Дело в том, что в Израиле имя погибшего солдата запрещено к публикации до того, как его родители не получили извещение о смерти. В данном случае это была ответственность редактора - не пустить в эфир эти кадры. Однако кадры в эфир пошли, и каналу пришлось признать свою ошибку.

То есть именно редактор, который отвечает за то, какой материал идет в эфир, должен понимать, какая на нем лежит ответственность. Информация, которая может подвергнуть опасности жизни людей, если речь идет о прямом эфире, или о "горячих кадрах", в эфир идти не должна. Это противоречит логике всего, что происходит... Было бы абсурдно, если бы, освещая операцию по спасению людей, своими действиями журналисты подвергали бы их жизни опасности.

Однако важно понимать качественную разницу между подобными "живыми кадрами", к трансляции которых надо относиться с огромной ответственностью, и достоверностью и полнотой информации после того, как операция закончилась. Мне кажется, что российские власти используют проблематичность показа "живых кадров" для легитимизации ограничения в целом свободы деятельности журналистов в подобного рода критических ситуациях, связанных с терроризмом, а также для оправдания неполноты или недостоверности информации. А этого допустить нельзя.

- Как Вы считаете, в той ситуации, которая сейчас существует в силовых ведомствах России, возможно создание пресс-службы, аналогичной израильской?

Я не знаю, как работают пресс-службы в России, поэтому мне сложно сравнивать, однако важно то, какими принципами обусловлена их работа. Если речь идет о приоритете достоверности, открытости, прозрачности и динамичности информации - принципах, которые важны в израильских силовых структурах, - то я могу этому только порадоваться. Если российские пресс-службы видят себя как механизмы контроля информации и ее искажения - ради пиара тех или иных структур, - это грустно. Однако, об этом судить не мне, а тем, кто работает непосредственно в России.