Оказывается, парламент России нового созыва заседает уже чуть ли не неделю. Между тем найти какие бы то ни было сообщения о текущей работе Думы в средствах массовой информации затруднительно. Будто нет в стране такого органа власти, будто там вымерли все! Ничуть не бывало. Из сообщений самой ГД явствует, что жизнь в Охотном ряду бьет ключом.

Вот, к примеру, на дневном заседании 15 января депутаты рассмотрели три законопроета: о внесении изменений в закон "О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания РФ", о внесении изменений в закон "О правовом положении иностранных граждан в РФ" и о внесении изменений в Кодекс РФ об административных правонарушениях (поправки предусматривали усиление ответственности за продажу алкоголя и табака несовершеннолетним). Все три законопроекта отклонены. И немудрено: за первый проголосовало 110 человек, за второй - 26, за третий - 89. У "Единой России", как известно, 315 мандатов, поэтому ей абсолютно безразлично мнение трех других фракций, имеющих в сумме 128 голосов. Принят будет только тот законопроект, который нравится ЕР. Дебаты бессмысленны, хотя приличия ради по одному человеку от фракции по первому проекту все же выступили. По второму вопросу повестки дня нашлось что сказать лишь у вождя ЛДПР.

На российском парламентаризме можно ставить крест. Быстро же натешились заморской игрушкой!

Родина парламента нынче значится в списке злейших врагов России. Но было время, когда о заморском учреждении русские люди писали с уважением и доброжелательным интересом.

В 1645 году в туманный Альбион прибыл гонец царя Алексея Михайловича Герасим Дохтуров, принятый в Лондоне с большим почетом. О поездке был составлен отчет под названием "Роспись городу Лундану и всей Аглинской земли".

Самый торжественный эпизод пребывания посольства на Британских островах - это как раз посещение парламента. "И как приехали к Восминстеру и вышли из кочей (то есть из экипажей. - В.А.), и повели нас вверх по лесницам высоко, а по лесницам на обе стороны стоят служилые люди с оружьем, - рассказывает автор "Росписи". - И привели нас в полату, и та наряжена добре хорошо, стены обиты коврами дорогими, а серед полаты - королевское место, а у королевского места ковры высажены жемчугом и камением драгим". То была Палата лордов, где "седят большие бояра" и где Дохтуров проявил государственную гордость: "...оне стали подавать грамоту, и Герасим грамоты не принял и стал говорить: у нас де тово не ведется, что седя грамоты подавать". Грамоту на государево имя следовало вручать стоя. Англичане это требование исполнили, а потом проводили делегацию в Палату общин, где сидели бояре помельче, "и оне все 600 стали и шляпы сняли".

Видимо, Герасиму парламент представлялся чем-то вроде боярской думы. На его функциях составитель отчета не останавливается, однако чувствуется, что ему нравится церемониальная сторона.

Николай Карамзин, побывавший в Лондоне в 1790 году, подробно описал в своих "Письмах русского путешественника" не только работу парламента, но и выборы, а также поделился собственными умозаключениями о парламентаризме - довольно-таки смелыми по тем временам.

"Англичанин торжествует в парламенте и на бирже, немец - в ученом кабинете, француз - в театре", - пишет Карамзин, тем самым давая понять читателю, что любовь к публичным дебатам - что-то вроде национальной британской черты. Склонность эту он объясняет довольно курьезно - молчаливостью англичан: "Кажется, будто здесь люди или со сна не разгулялись, или чрезмерно устали от деятельности и спешат отдыхать... Мудрено ли, что англичане славятся глубокомыслием в философии? Они имеют время думать. Мудрено ли, что ораторы их в парламенте, заговорив, не умеют кончить? Им наскучило молчать дома и в публике".

Тем не менее он считает законодателей людьми дельными. Описывая лондонских франтов, Карамзин прибавляет: "Не думаю, чтобы из тысячи подобных людей вышел один хороший член парламента. Борк, Фокс, Шеридан, Питт в молодости своей, верно, не бегали по улицам разинями".

И вот резюме наблюдений за парламентом: "Англичане просвещены, знают наизусть свои истинные выгоды, и если бы какой-нибудь Питт вздумал явно действовать против общей пользы, то он непременно бы лишился большинства голосов в парламенте, как волшебник своего талисмана. Итак, не конституция, а просвещение англичан есть истинный их палладиум. Всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа; что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле... Впрочем, всякое правление, которого душа есть справедливость, благотворно и совершенно".

В эпоху, когда это писалось, за океаном отцы-основатели США обсуждали во всех подробностях устройство нового государства. Одной из опасностей демократической формы правления они считали как раз то, что так явно проявляет себя в нынешней Думе - диктат большинства. Именно с целью противодействия этому диктату был учрежден двухпалатный Конгресс.

Джон Мэдисон обосновывал необходимость верхней палаты, в частности, так: "Сенат необходим и потому, что однопалатные собрания, как это видно из множества примеров, имеют склонность к внезапным и неистовым порывам и легко поддаются на уговоры вождей политических группировок в принятии несдержанных и зловредных резолюций".

Алексис де Токвиль придумал термин "тирания большинства" и посвятил способам борьбы с ней отдельную главу своей "Демократии в Америке".

Наиболее подробно эту тему разработал Джон Стюарт Милль в статье 1859 года "О свободе". "Власть народа", пишет Милль, не менее отвратительна и деспотична, чем власть тирана, если она навязывает индивиду свои идеи и нормы поведения. При таком народовластии "ускользнуть от наказаний труднее, они проникают в детали жизни гораздо глубже и порабощают саму душу". Между тем отнбдь не очевидно, что мнение большинства правильно, а меньшинства - ошибочно. "Если бы все человечество минус единица было одного мнения и только один против, то подавлять мнение этого одного ничуть не справедливее, чем ему подавлять мнение человечества", - утверждает Милль. И приводит до смешного простой аргумент в защиту своей позиции: "Особое зло подавления мнений в том, что обездоливается все человечество, и те, кто против данной мысли, еще больше, чем ее сторонники. Если мысль верна, они лишены возможности заменить ложь истиной; если неверна, теряют (что не менее нужно) ясный облик и живое впечатление истины, оттененной ложью". А самое главное - это то, что истина лежит порой посередине, между двумя крайностями.

И вот рассуждение, будто специально написанное о сегодняшней России: "В наш век, лишенный веры и запуганный скептицизмом, люди уверены не столько в истинности своих убеждений, сколько в невозможности обойтись без них. Они требуют защитить устоявшиеся взгляды от критики не ради их истинности, а ради их важности для общества".

Демократия придумана отнюдь не ради большинства. Цель демократии - обеспечить защиту интересов меньшинства и каждой отдельной личности.

Какие же механизмы существуют в американском Конгрессе для противодействия тирании большинства? О самом эффективном я не раз писал - это филибастер, тактика обструкции. Она состоит в умышленном затягивании решения вопроса посредством пространных выступлений, внесения бесчисленных поправок, замечаний по процедуре и так далее. Фракция меньшинства просто не дает председательствующему поставить вопрос на голосование. В Палате представителей продолжительность дебатов ограничена. Член Сената может говорить о чем угодно и сколь угодно долго. Нет ограничений и продолжительности пленарного заседания - оно может продолжаться и сутки, и трое. Сенаторов, самовольно покинувших зал, пристав палаты может вернуть на место принудительно.

Для того чтобы подвести черту под прениями, необходимо квалифицированное большинство - 60 голосов из ста. Собрать их трудно, но после принятия такого решения дебаты могут продолжаться еще 30 часов. В знаменитом фильме Фрэнка Капры "Мистер Смит едет в Вашингтон"(1939) главный герой, молодой, неопытный сенатор, дабы воспрепятствовать принятию законопроекта, предпринимает филибастер в одиночку и в итоге теряет сознание от усталости.

Совсем недавно, будучи фракцией большинства, республиканцы пытались изменить регламент Сената, с тем чтобы исключить возможность филибастера. Но на его защиту поднялись эксперты по конституционному праву. Один из них, профессор юридического колледжа Вильгельма и Марии в Пенсильвании Майкл Герхардт, напомнил мне в интервью события 1881 года:

"Сразу после того как Джеймс Гарфилд вступил в должность президента, республиканцы в администрации попытались заполнить вакансии в федеральных ведомствах. Все эти кандидатуры были заблокированы с помощью филибастера. Он продолжался семь недель. В конце седьмой недели кандидатуры были отозваны, но это была еще не развязка. Поскольку избиратели были возмущены филибастером, появилось предложение изменить регламент Сената. Но это предложение также подверглось филибастеру, после чего вопрос был снят с повестки дня. Такова наша история. Мы не можем игнорировать ее, если хотим извлечь из нее хоть какой-то смысл".

Другой знаток парламентской процедуры, сотрудник Американского института предпринимательства Норман Орнстейн, тоже против изменений в регламенте верхней палаты: "Почему это плохо? Потому что сама сущность Сената заключена в его структуре, стремлении избежать диктата большинства с помощью тех или иных отдушин, которыми располагает меньшинство. Измените систему - и вы получите возможность тирании большинства. Всегда найдутся президент и лидер Конгресса, одержимые какой-то целью, а значит, искушение нарушить регламент будет всегда".

Самое интересное, что, оказавшись в меньшинстве, республиканцы сами теперь то и дело угрожают филибастером.