Трудно пройти мимо недавних рассуждений Глеба Павловского по поводу столетия сборника "Вехи", а также его ответа на весьма откровенное выступление одного из своих соратников, разочаровавшегося в политической системе "лжи и воровства", воцарившейся в современной России.

Когда-то и сам Павловский, похоже, пережил разочарование в перестройке и демократии, если проделал эволюцию от одного из создателей замечательного журнала "Век ХХ и мир" и, по мнению Андрея Синявского, "одного из самых интересных журналистов" до главного политтехнолога нынешнего кремлевского режима. Знаковым событием на этом пути, как мне представляется, стало издание в 1995 году трехтомника "Иное. Хрестоматия нового российского самосознания" в ответ на известный перестроечный сборник "Иного не дано". А на витиеватую манеру письма (тексты Павловского с первого раза понять затруднительно), надо полагать, повлиял Михаил Гефтер, искавший сложное в простом, и постмодернисты, считающие "ясное письмо" признаком "реакционного мышления".

Недавние рассуждения Павловского примечательны своей откровенностью. Свою заметку о "Вехах" он назвал "Наша книга", то есть он ставит себя и своих соратников по Фонду эффективной политики в один ряд с авторами "Вех", которые, как известно, после революции 1905-1907 годов выступили с критикой радикальной интеллигенции, предлагая "не раскачивать лодку". В богатом воображении Павловского Путин предстает "завершителем программы Столыпина", а себя он, похоже, видит в образе Струве, который "напросившись на секретный прием к премьеру Столыпину, записывает на промокашке тему беседы: "Организация думского большинства. Инициатива должна принадлежать правительству". Действия Струве он иронично называет "грязными политтехнологиями", уравнивая таким образом себя и Петра Бернгардовича.

Но этим фантазии г-на Павловского не ограничиваются. Выстроенную не без его помощи современную криминальную диктатуру спецслужб сталинского типа он называет даже не "суверенной демократией", а "первым в России некоммунистическим интеллектуальным режимом". Для таких заявлений требуется либо беспрецедентный цинизм, либо полная оторванность от действительности.

Хотя справедливости ради надо признать, что в стране да и в мире в целом до сих пор немало людей, готовых обманываться, глядя на фасад кремлевского режима, украшенный не только эвфемизмами типа "суверенной демократии" и заявлениями "Путин - новый Столыпин", но и плотным словесным облаком апологии, создаваемым "позаимствованными на Западе инструментами" - многочисленными think tanks и интернет-сайтами, обслуживающими власть. Не говоря уже о телевидении. Дезориентирующую роль играет сам факт диверсификации прессы с выделением особых "площадок" для критики власти в виде "Эха Москвы", "Новой газеты", The New Times. Весь этот плюрализм виртуозно внедрен в российскую действительность и искусно имитирует "цветущее открытое пространство" политической и интеллектуальной жизни.

Правда, режиму Путина не удалось пока окончательно решить задачу "внутреннего примирения", потому что несогласные в обществе до сих пор имеются. Как изящно изъясняется г-н Павловский, "наша политическая сцена асимметрична", потому что "в центре ее возлежит глыба путинского большинства, создающая колоссальный перекос". Однако он дает ясно понять, что нынешний режим своей власти не отдаст, "вежливо распахнув двери Нулю". А примирение с оппозицией возможно только на условиях Кремля - "система предлагает узкое, но реальное поле игры для тех, кто хочет ее менять в рамках конституционного консенсуса... Участникам в ней придется - не раз! - менять свою тактику, стратегию, терять убеждения и вновь находить их". Он уверен, что "Россия будет общей страной или ее не будет. Это государственное искусство - быть открытой, общей (и уже потом, оттого и безопасной, удобной страной) - нам не дается слишком давно. Ну, будем пробовать, попытаемся, выхода у нас нет".

Было вполне предсказуемо, что, заняв место интеллектуала при власти, Павловский станет обвинять противников режима в "невежестве" и "отказе знать Россию". Победа оппонентов для него равносильна "победе вируса или червя", наступлению нового цикла смуты, "дегосударственности". В этом случае, пугает он, возможна и гражданская война, в которую могут вмешаться "все возможные внешние силы". Но любая смута, по его убеждению, все равно будет преодолена "волей-неволей, уговорами или огнем".

Нет открытия в том, что г-н Павловский сегодня безусловный государственник, приверженец российского авторитаризма. Для него это "власть, основанная на знании". Если бы он жил до 1917 года, то был бы в одном ряду с российскими консерваторами.

Однако много воды утекло с тех пор, и оказалось, что и в России авторитаризм авторитаризму рознь. Царское самодержавие отличается от вертухайского авторитаризма 2000-х так же, как Петр Столыпин, пытавшийся заложить основы правового государства с гарантиями гражданских свобод, отличается от Владимира Путина. Современный российский авторитаризм - это вырожденная версия дореволюционного самодержавия. В истории действует правило: если что-то строится на произволе и лжи, то они будут воспроизводиться в расширенных масштабах.

За последние годы деградация российской власти и общества усилилась многократно. Но самое печальное, что для будущего потеряно целое поколение молодых людей, развращенных ложными ценностями русского фундаментализма. Г-н Павловский же, напротив, сообщает о своем удовлетворении: для него "путинский результат - повод и основа двигаться дальше". Позвольте спросить - куда? В сторону дальнейшего закрепощения общества, а затем нового срыва - и снова до очередной стабилизации на еще более примитивном уровне и с ухудшенным человеческим материалом? Пора же наконец понять тем, кто претендует на знание отечественной истории, что это не просто традиционное российское хождение по кругу, это всякий раз стабилизация на более низком уровне - вплоть до полной деградации страны и исчезновения ее с карты мира. Это и есть то русское "иное", к которому призывают Павловский и Ко?!

А никакие умствования и не требуются. Пользуясь лексикой Павловского, уже давно существуют "историополитические основания" для "возражения против режима". И уверена, что они "круче кремлевских, а не слабее их". Мировая история давно дала ясный ответ на вопрос, каковы основания для наиболее справедливого устройства общества. И в "Вехах" есть статья не иностранного, а российского автора, которую общественность не заметила ни тогда, игнорирует и сейчас. Я имею в виду статью Богдана Кистяковского "В защиту права", которая не просто выдержала испытание временем - в ней сформулированы задачи для сегодняшней России, если она хочет выйти из традиционной исторической колеи, ведущей в никуда.

Суть проблемы проста: или свобода и закон, или насилие и произвол. Но свобода для всех и закон для всех, а не так, как в России: свобода для власти и для избранных, а закон для подданных. Статья Кистяковского должна бы стать настольной не только для властей, но и для оппозиции. Ее надо не просматривать, а читать, вдумываясь в каждое слово.

А написана она будто вчера: "У нас при всех университетах созданы юридические факультеты; некоторые из них существуют более ста лет; есть у нас и полдесятка специальных юридических высших учебных заведений. Все это составит на всю Россию около полутораста юридических кафедр. Но ни один из представителей этих кафедр не дал не только книги, но даже правового этюда, который имел бы широкое общественное значение и повлиял бы на правосознание нашей интеллигенции". Или: "Право - по преимуществу социальная система, и притом единственная социально дисциплинирующая система. Социальная дисциплина создается только правом: дисциплинированное общество и общество с развитым правовым порядком - тождественные понятия".

Но кто это будет осуществлять? Сегодня в России у власти два юриста. Один недавно заявил, что у него не только юридическое образование, но и мышление. Но признаков правосознания ни у одного из них явно не наблюдается. Неудивительно: еще в сталинское время ростки правосознания, появившиеся в России в конце XIX - начале XX века, были вырваны с корнем. В свое время Лазарь Каганович заявил: "Мы отвергаем понятие правового государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие "правового государства" к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве". И сказано это было, между прочим, в Институте советского строительства и права.

Однако, несмотря на десятилетия советского воспитания, у нас были и есть люди, понимающие, в чем главная проблема страны и чему ей надо учиться. Но, как я уже писала, погоду делают не они. И снова Россия идет особым путем: с криками о своей духовности и исключительности погружается в пучину лжи, беззакония и воровства. Если г-н Павловский готов признать это хотя бы наедине с собой, то я ему не завидую.